Шарон Ли - Дракон Кристалла Страница 8

Она медленно позволила себе выйти из состояния размышления и открыла глаза. Руул Тайазан продолжал спать в объятиях своих пут. Она образовала его сосуд таким образом, чтобы он приносил ей удовольствие – и он приносил ей большое удовольствие сейчас, вытянувшись на плитках, с золотистой кожей, которая все еще слабо светилась за счет заключенной в нем энергии. Хотя это было предсказано преподавательницей биологии, она нашла первое совокупление рождения неожиданно приятным – и, взирая на то, что стало инструментом этого наслаждения, она испытала учащение дыхания, мягкий спазм в животе, легкое покалывание.

Она рассмотрела эти состояния – все они были биологическими – и нашла в них неоспоримую логику. Тум-залиат, вошедший в приготовленный для него сосуд, превращался в биологическую единицу. И потому было понятно и симметрично, что самые прочные из множества уз, которые привяжут его к доминанте, также будут биологическими. То, что создание этих уз приносило наслаждение, служило гарантией успеха.

Ее оболочка посылала мощные сигналы: биологическая память питала предвкушение. Ощущения были интересны своей силой, и она собралась было подавить их, но потом передумала.

Она загрузила не слабого тумзалиата, а залиата. И следовало укрепить все то, что привязывало Руула Тайазана к ней.

Пока она сбрасывала с себя одеяние, ей пришло в голову, что айлохины вряд ли захотели бы, чтобы она так полно подчинила залиата своей воле, но она едва обратила внимание на эту мысль, которую заглушала буря биологического желания.

С дрожащей от напора чувств оболочкой она потянулась мыслью, пробудила и подготовила Руула Тайазана, поднялась над его бедрами и…

«Подожди».

Его мысль накатила прохладной и холодящей волной зеленых тонов, едва заметно мерцающей на краях лентой серебристого страха.

Этот страх пронзил ее, и она чуть отстранилась от своей полной страсти оболочки и посмотрела на него.

«Многое произошло, – сказала она ему, – и ты мог забыть, что уже испытал этот акт и увидел, что он дает наслаждение».

«Я помню акт. – Его мысль прошла более быстрой рябью и стала менее прохладной. – Но не наслаждение».

«Позволь я тебе напомню».

Она подышала на соответствующие системы и увидела, как его холодок тает в пламени. Скованный путами сосуд напрягся, приподнимая бедра ей навстречу.

Вернувшись в свою оболочку, она открыла себя и встретила его.

«НЕТ!»

Его мысль была бурной: жарким хаосом страха, наслаждения, потери и желания. Улыбаясь, она приняла ее в себя и почувствовала, как нечто новое сплелось из их соединившихся сущностей – и вспомнила один кристальный миг: танец залиатов, соединяющих свои энергии. А потом наслаждение резко усилилось, прогоняя все мысли.

«Зачем?»

Мысль была зеленой и острой, окаймленной каким-то низменным чувством, для которого у нее не нашлось названия. Она приподнялась на локте и посмотрела на Руула Тайазана на всех доступных ей уровнях.

Физически он продолжал лежать в своих оковах: волосы потемнели от пота, золотистая кожа в испарине. Его оболочка еше светилась, но слабо, едва заметно. Скоро свечение прекратится совсем: биология победит.

На втором уровне он представлял собой прекрасную картину: изящная и стройная сила, связанная путами биологии. Несмотря на эти путы, его сущность уходила далеко на третий уровень, а полдюжины тонких светло-зеленых лучей пробивались даже на четвертый.

Вернувшись в свою оболочку, она очистилась, села, призвала одеяние и, наконец, встретилась с ним взглядом.

«Это необходимо, чтобы завершить соединение», – ответила она спокойно, ибо преподавательница философии решительно требовала: как только подчиненный вновь обретет свой разум, ему следует продемонстрировать факты его нового существования. Тогда он поймет бесполезность бунта и придет к выводу, что его единственный путь – это подчинение той, которой принадлежит власть над его существованием.

«Я не хочу быть связанным!»

Его взгляд был жарким.

Она приподняла плечо.

«Здесь вес имеет не твое желание, а мое».

Легкая волна золота и черного дерева. Она решила, что это – улыбка. И отчаяние.

«А мне казалось, что здесь правят гордые айлохины».

«Это так, – ответила она. – Мы – я и ты – существуем, чтобы выполнять их работу».

«Ты – возможно, – был его ответ. – Но не я».

Он мотнул головой, насколько это позволял ему зажим, попытался высвободить одну руку, потом – другую.

«Отпусти меня».

Это не было приказом – тому препятствовал серебряный край страха. И она не видела ничего дурного в том, чтобы позволить ему такую малость.

«Конечно».

Она бережно сгустила воздух у него под головой, чтобы сосуд не получил повреждения, а потом мыслью убрала оковы.

Освобожденный, он лежал на холодных плитках, закрыв глаза. Потом медленно согнул правый локоть, передвинул правую ладонь на свою нагую грудь, погладил кожу – и вздрогнул.

«Освободи меня от этого предмета».

«Твой сосуд. Твое тело, – объяснила она ему. – Это невозможно».

Его грудь поднялась и опустилась.

«Я ограничен этим заключением. – Его мысль снова стала прохладной, лишенной как страха, так и удовольствия. – Если ты хочешь распоряжаться силой, отпусти меня».

Можно подумать, он моментально не поменял бы силовые линии и не исчез из ее поля досягаемости! Она наклонила голову, признавая его хитроумие, но…

«Это невозможно, – мысленно повторила она свой ответ. – Смотри».

Осторожно, мягкими, отмеренными порциями, она передала ему соответствующие разделы биологической теории. Сначала он сопротивлялся ее прикосновению, пока не понял, что она ему предлагает – а тогда жадно стал захватывать знания.

Последовала пауза, в течение которой он оценивал информацию.

Наблюдая за ним, она видела блестящую картину его мышления, пока он усваивал факты, уловила мерцание недоумения – и ощутила его прохладное прикосновение внутри своего разума… за ее барьерами! В самом тайном ее средоточии!

«Прекрати!» – приказала она.

Он послушно прервал поиски, но не ушел.

«Эти стены могут выдержать волю айлохина», – заявила она и на этот раз почувствовала вкус его черно-золотого смеха – настолько тесно они были соединены.

«Айлохины – неуклюжие глупцы, – передал он ей, не беспокоясь о том, что его подслушают. И, вырвав из ее средоточия полуоформившуюся мысль, дал ответ: – Даже самые прочные стены не могут отделить себя от себя. Мы – одна мысль и один щит. Разве не этого ты желала, когда заставила нас соединить наши сущности?»

Он прикоснулся к чему-то в ее незащищенном сознании – к чему-то слегка поблекшему… и изменившему форму.