Алекс Паншин - Обряд перехода Страница 8

Мы поговорили еще несколько минут, и миссис Мбеле принесла нам поесть. Эта приятная крупная женщина с широким лицом и светло-каштановыми волосами выглядела немного моложе своего мужа.

Во время еды мы договорились, что будем встречаться в полдень по понедельникам и четвергам и в пятницу вечером, а если появится важная причина, то расписание можно будет изменить.

Мистер Мбеле закончил первую встречу словами:

— Я хочу, чтобы вам с самого начала стало ясно: ваша цель — учиться, моя помогать вам или заставлять вас, хотя я сомневаюсь, надо ли любого из вас заставлять. Меня очень мало волнуют записи в ваших табелях, и я не люблю заниматься диаграммами и прочими ненужными вещами, уводящими от основной цели. Если вы захотите чему-нибудь научиться и у вас окажется необходимая подготовка, чтобы с этим справиться, я готов вам помочь, независимо от того, входит ли это формально в программу вашего обучения. Если у вас не будет необходимых основ, я помогу вам их приобрести. Но в ответ я хочу, чтобы вы сделали кое-что и для меня. Прошло уже много лет с тех пор, как я в последний раз был учителем. И я надеюсь, вы подскажете мне, если я забуду соблюсти какой-нибудь ритуал, который мистер Куинс считает существенным. Ну как, это справедливо?

Вопреки своей семейной лояльности я обнаружила, что мистер Мбеле мне нравится, и очень была довольна, что меня прикрепили к нему ученицей. Правда, я не могла признаться в этом публично.

Когда мы снова оказались в коридорах и шли обратно домой, Джимми вдруг сказал:

— Постой-ка…

Мы остановились, и он повернулся лицом ко мне.

— Я хочу, чтобы ты пообещала мне одну вещь, — произнес Джимми. — Обещай никому не рассказывать про моего деда и про то, что я хочу стать ординологом.

— Это уже две вещи, — съехидничала я.

— Не шути! — умоляюще сказал он. — Ребята устроят мне жуткую жизнь, если узнают, что я хочу заниматься таким странным делом.

— Ничего, я ведь тоже хочу стать синтезатором, — утешила я его. — Ладно, я никому не скажу о тебе, если ты никому не скажешь обо мне.

Мы приняли это как торжественное обещание, и с тех пор все, что когда-либо говорилось в квартире мистера Мбеле, оставалось между нами и никогда не выносилось на публику. Это был, если угодно, оазис в пустыне детского и взрослого невежества, где мы могли спокойно высказывать любые свои мысли, не опасаясь увидеть их опороченными, осмеянными и растоптанными, даже если они того заслуживали. Такие места очень ценны.

— Знаешь, — говорил Джимми, — я рад, что меня перевели. Мне очень нравится учиться у мистера Мбеле.

— Да, — осторожно кивала я, — надо признаться, он совсем не такой, как другие.

Так мы отвечали, если кто-то спрашивал нас о нашем учителе.

Папу я увидела лишь после того, как он закрыл свой кабинет. То есть он закрыл гостиную для новых визитеров в пять часов, но только в одиннадцать ушел последний из них.

— Пап! — взволнованно сказала я. — Ты знаешь, мой новый учитель мистер Джозеф Мбеле!

— М-м-м, да, знаю… — ответил Папа рассеянно, словно это было обычное житейское дело. Он поднялся и принялся складывать бумаги на столе. — Знаешь?! — удивленно переспросила я, усаживаясь на стул рядом.

— Да. Он согласился взять тебя, оказывая мне личную услугу. Я попросил его об этом.

— А я-то думала, что вы с ним враги, — протянула я изумленно. Как я уже говорила, иногда я совсем не понимаю своего отца. Моя душа не милосердна если я против кого-то, я действительно против него. А Папа, конфликтуя с мистером Мбеле, просит его стать моим учителем…

— У нас с ним есть разногласия по некоторым пунктам, — сказал Папа. — Я лично считаю, что его позиция в отношении колоний в корне неверна. Но только то, что человек не соглашается со мной, не делает его злодеем или дураком, и я искренне сомневаюсь, что его знания как-то тебе повредят. Мне они не повредили, когда я изучал у него социальную философию шестьдесят лет назад.

— Социальную философию? — переспросила я.

— Да, — подтвердил Папа. — Я бы не допустил, чтобы ты занималась у человека, который ничему не может тебя научить. И я думаю, ты вполне выдержишь гомеопатическую дозу социальной философии.

— О… — только и произнесла я.

И еще одна вещь говорила в пользу мистера Мбеле: он не устраивал поднимания бровей при виде моего синяка. И его жена тоже, если на то пошло. Я это оценила.

И все же я жалела, что Папа не предупредил меня заранее. Хотя мистер Мбеле мне понравился, это не уберегло меня от нескольких недобрых мыслей в начале нашего знакомства.

Однажды, спустя две недели после нашего переезда, собираясь сообщить Папе, что обед уже приготовлен, я зашла в его кабинет. Папа разговаривал по видику с мистером Персоном, еще одним членом Совета.

— Я знаю, знаю, — сказало со вздохом изображение мистера Персона. — Но мне не по душе делать из кого-либо показательный случай. Если она так сильно хотела еще одного ребенка, почему она не стала воспитательницей в интернате?..

— Несколько поздновато убеждать ее, когда ребенок вот-вот родится, — сухо ответил Папа.

— Согласен. И все же мы могли бы убрать ребенка, а ей сделать предупреждение. Впрочем, обсудим это завтра, — сказал мистер Персон и отключился.

— Обед готов, — сказала я. — О чем этот разговор?

— А, — ответил Папа. — Это об одной женщине по фамилии Макриди. У нее было четверо детей, и ни один из них не сумел пройти Испытание. Она хотела родить еще одного, но Корабельный Евгеник запретил. Но она все равно сделала по-своему.

От его слов у меня во рту возник неприятный привкус.

— Она, наверное, сошла с ума, — пораженно сказала я. — Только сумасшедшая может сделать такое. Почему вы ее не проверите? Что вы вообще собираетесь с ней делать?

— Не знаю, как проголосует Совет, — ответил Папа, — но мне кажется, ей позволят выбрать планету-колонию и высадят туда.

Есть два вопроса, в которых мы не имеем права идти ни на какие компромиссы — перенаселение и Испытание. Стоит чуть уступить, и Корабль погибнет. Представьте, что произойдет, если позволить людям заводить детей каждый раз, когда им это придет в голову. Есть предел количеству пищи, которую мы в состоянии вырастить на ограниченном пространстве, есть предел и количеству мест, где могут жить люди. Вы скажете, что сейчас до этих пределов довольно далеко. Да, но резервов не хватит даже на пятьдесят лет неконтролируемого прироста населения. У этой женщины, Макриди, уже было четверо детей, но ни один из них не оказался достаточно сильным, чтобы выжить. Четырех шансов достаточно.

То, что Папа предлагал сделать с этой женщиной, казалось мне чересчур мягким, даже великодушным. Так я ему и сказала.