Наталья Караванова - Муравей Страница 8

Что-то подобное испытывает находящийся в игре человек, когда пытается попасть в зону, доступ в которую ограничен, или вообще не предусмотрен разработчиком. Если это так и есть, Саня пройти дальше просто не сможет…

Он встал и решительно направился к препятствию. Судя по всему, даже слишком решительно. Он влетел в малиновый кисель воздуха, как прыгают в воду, ожидая встречного мягкого давления чужой среды, которая просто обязана вытолкнуть его обратно, в человеческое пространство… ни чуть не бывало! Саня с разбегу прошиб зазвеневший лопнувшим стеклом воздух, выпал из него, и не почувствовал под ногами земли. Проще говоря — он провалился куда-то. Не очень высоко, а то мог бы и руку сломать. Собственно, совершив удачное приземление, он так и сказал невидимым в темноте местам вокруг себя:

— Эй! Так и руку сломать можно!

И понял, что находится под землей.

То есть, в подземелье. Как тогда, в тот день, когда в первый раз появился здесь! Как в тот раз, только совсем темно, нет даже намека на свет! Саня нашарил пальцами сырую замшелую кладку стены, облокотился об нее, и тут же обругал себя тупицей и последним дураком. Фонарик! У него есть фонарик, а значит, не все потеряно. Фонарик — это мысль, это спасение!

Тот, другой, который появляется только если Сане плохо или страшно, кажется, ухмыльнулся в бороду на такие мысли. Почему-то представился утренний городок, освещенный слишком белыми лучами, ребенок на велосипеде, а потом, без перехода — деревенский дом и собака с ушами в репьях. Собака старая, ходить ей трудно, тем более бегать, и она лежит, подставив морду солнцу… опять какому-то слишком белому солнцу. "Чур меня!" — пробормотал Саня детское заклинание против всяких напастей, загнал чужую память туда, где ей и надлежит быть — на самые задворки сознания… и ощутил новую ухмылку того, другого.

Фонарик включился сразу, яркий луч запрыгал по камням как солнечный зайчик. Замаячил впереди знакомый старый обвал… подземелье было то же самое, хоть на этот счет можно быть спокойным… но все-таки, почему так темно?

Ответ на этот вопрос нашелся легко и быстро — стоило только подойти к осыпи, и посмотреть вверх: просто солнце успело уже закатиться, и в лаз сквозь ветки крапивы заглядывали две неяркие звездочки. Глаза ночи. Проснулись какие-то ночные кузнечики, в зарослях звенело и стрекотало. Саня недолго подышал свежим крапивным воздухом, послушал ночные звуки, и с сожалением вернулся в пещеру. В конце концов, он здесь не на отдыхе, а чтобы разобраться.

…А ведь холодно было. Мог же и догадаться, когда сюда шел, что замерзну, подумал он. Только это тоже не повод, чтобы возвращаться. Надо узнать… понять. Хотя бы, откуда и куда ведет этот подземный ход и что на самом деле скрывает тьма там, в глубине. Луч фонарика выхватил застоявшуюся лужу с какими-то белыми и тонкими побегами по краю. Не реальными. Не отсюда. Как то закатное солнце. Обойти лужу по кромке, у самой стены. Постараться не дотрагиваться до мокрых холодных камней. Кстати, не отесанных. Что бы это могло значить? Что ход старый, ясен пень. Старый… новый был бы из бетона. На худой конец, из кирпича. Ветхий такой туннельчик… Саня опрометчиво посветил на потолок — лучше бы он этого не делал. Потолок держался на прогнивших деревянных балках. На опорах, готовых рассыпаться в труху, и не рассыпавшихся еще только потому, что влажность высокая. Какая, к чертям, труха при такой влажности?! Саня дал себе слово не чихать здесь. Ни при каких обстоятельствах. Может, тот обвал, по которому он в прошлый раз наружу вылез, как раз и произошел от чьего-то опрометчивого чиха. И похоронил под собой чихнувшего… Саня шел все дальше, а сколько прошло времени, в туннельной мокрой, пахнущей гнилью тишине, определить было невозможно. И путь его закончился еще одной банальностью — железной дверью, обыкновенной, запертой на висячий замок, и запертый, ясно дело, с той стороны. Дверь слегка отходила от косяка, и Саня при свете фонарика смог худо-бедно разглядеть этот самый замок. Черный, амбарный, большой. Нет, за дверь так просто попасть было нельзя. И значит, пора возвращаться. И думать. И, наверно, придется завтра вернуться на ту дорогу, и попытаться пройти по ней еще раз. "Стоял осел у озера…", то ли подумал, то ли пробормотал он.

Маша у зеркала заплетала волосы в косу. Солнечный квадрат косо лежал на подоконнике — значит, уже восемь утра, и пора идти. День, к тому же, обещал быть теплым и приятным, а главное, можно не бояться опоздать — она сегодня дежурит на телефоне. Утро. Одна. Это интересно. Не то, что надо дежурить, а то, что одна она будет во всем домике — администрации лесничества. Выглянув на улицу, девушка обнаружила возле своего забора субъекта двенадцати лет, отличающегося сильным загаром, льняными волосами и манерой бегать по деревне босиком. Субъект был Маше знаком, это был знаменитый Джим, обладатель таинственной биографии, тонкого юмора и синих атласных шортов от спортивной школьной формы. Видимо, Джим предпочитал эти шорты другим видам одежды, потому что его редко можно было увидеть в чем-нибудь ином. Джим тоже увидел Машу, но вместо традиционного приветственного кивка, за которым обычно следует поспешный уход и от разговора и из поля зрения, Джим медленно подошел к открытому окну, так, что расстояние между ними позволило говорить, не повышая голос. Между ними состоялся довольно странный разговор:

— Здравствуйте, — сказал Джим, — можно у вас спросить?…

— Ну, спроси.

— Ну… только не смейтесь… — Джим неловко переступил ногами, — Александру… Сане… удалось?

— Чего удалось?!

Но мальчик словно бы уже получил ответ, он поскучнел, снова потоптался, и констатировал:

— Ясно. Саня тоже не прошел. Что бы это значило?

И убежал, не дав возможности Маше разрешить возникшее недоумение.

В лесничестве все было, как надо, кто-то даже удосужился вымыть пол, а вот стекла немыты давно — некому, да и незачем. Маша села за стол. Под стеклом лежал календарик и записка от директора свинофермы, оставленная для лесника кем-то из прошлой смены. В домике было тихо, и Маша не поленилась встать и открыть форточку — сразу прилетели звуки леса — пение и щебетание птиц, стрекот насекомых, шелест и шепот ветра в кронах. Утро начало превращаться в день, жаркий и безоблачно-ясный. И, конечно, жалко тратить такой день на бессмысленное сидение пусть в убранном и чистом, но пустом кабинете. Она попробовала читать книжку — не читалось. Солнечные зайчики, легко колышимая ветерком тюль — все сбивало с толку. Именно поэтому она так обрадовалась, когда пришла эколог Валентина Алексеевна Захарова, принесла лоточек еловых саженцев. Каждое деревце не выше десяти сантиметров высотой.