Тэд Уильямс - Гора из черного стекла Страница 8

Молодой человек с псами куда-то исчез, но появился пожилой, который до этого, видимо, сидел в тени высокой стены и чинил сандалию — он еще держит ее в огромной руке. Борода его поседела, но крупное тело и мускулистые руки сохранили молодую силу. Пожилой слегка прихрамывал.

— Ну, приятель, — обратился он к Полу, — тебе повезло, что мой сын был с псами, когда они погнались за тобой. Я, надо признаться, очень этому рад. Мне не нужны проблемы. Было бы ужасно, если бы тебя прожевали и проглотили. Пошли, выпьем вина, а ты расскажешь мне что-нибудь новенькое.

Сам мужчина и его речь насторожили Пола, но он не мог сообразить, что это ему напоминало. Он снова обругал себя за то, что плохо изучал Гомера, когда учился в Крэнлее, а потом в университете.

«Откуда мне было знать? Конечно, если бы кто меня предупредил: „Послушай, Джонас, однажды тебя забросит в ожившую поэму „Одиссея“ и тебе придется сражаться за свою жизнь“, — я, может быть, усерднее бы читал книги. Но кто мог предвидеть?»

— Вы очень добры, — сказал он вслух, обращаясь, видимо, к главному свинопасу — старшему по производству свинины, можно сказать. — Я не хотел дразнить ваших собак. Я здесь впервые.

— Впервые? Наверное, прибыли на корабле, что бросил якорь у мыса Порсис. Добро пожаловать. Тем более, никто не скажет, что Евмей не оказал гостеприимства чужестранцу.

Пол был уверен, что слышал это имя, но простое знание имени ему ничего не давало.

Хижина пастуха была обставлена скромно, но все равно было так приятно уйти от жаркого солнца и от пыли. Разбавленное вино, предложенное Евмеем, тоже оказалось кстати. Пол сделал два больших глотка, прежде чем начать разговор.

— Скажи мне правду, незнакомец, — обратился к нему Евмей. — Ты ведь с того феакийского корабля, который встал на якорь у мыса, чтобы набрать пресной воды из источника?

Поколебавшись, Пол кивнул. В «Одиссее» определенно упоминался феакийский корабль — это он твердо знал.

— Ты прибыл в печальное время, если ты впервые в Итаке. — Евмей рыгнул и почесал живот. — В другое время я бы угостил тебя откормленным боровом, но сейчас могу предложить только молочного поросенка, да к тому же тощего и маленького.

Женихи, что расположились в доме моего хозяина, опустошают его кладовые. К тому же приходят нищие и странники, просят именем Зевса и не уходят голодными.

Свинопас еще долго развивал эту тему, подчеркивая порочность надоедливых женихов и жестокость богов по отношению к его хозяину, Одиссею. Пол смутно помнил, что Одиссей изменил свою внешность: один из богов сделал лицо героя неузнаваемым, чтобы враги не догадались, что супруг Пенелопы вернулся домой. Однако его удивляло, что рабыня Евриклея узнала его, а свинопас — нет.

Проговорив таким образом около часа, хозяин забил двух поросят и нарезал мясо для жарки на вертелах. Несмотря на доброту свинопаса, Пол ощущал растущее нетерпение и злость.

«Можно прожить здесь несколько недель, старые добрые слуги будут превозносить своего доброго пропавшего господина, а я в это время буду спать на кухонном полу в собственном доме. — Пол спохватился и усмехнулся. — В доме персонажа, которого я играю. Но факт остается фактом. Надо что-то предпринять».

Евмей подал ячменную кашу и вертела с жареной свининой. За едой Пол поддерживал бессвязную беседу, плохое знание поэмы не позволяло ему рассказывать то, что интересовало свинопаса. Вскоре, под воздействием съеденного и двух полных чаш вина, они погрузились в молчание, как животные в загоне. У Пола в голове мелькнуло смутное воспоминание.

— Разве у царя не было сына? Теле… что-то?

— Телемах? — Евмей тихонько рыгнул и почесался. — Да, прекрасный парень, копия своего отца. Он отправился на поиски нашего бедного Одиссея, я думаю, он поплыл к Менелаю, другу отца по Трое.

Пока Евмей расписывал, как плохо женихи обращались с Телемахом, Пол раздумывал, является ли отсутствие сына частью сценария симуляции, или это относится к случайностям. Может, его сыном был Гэлли? Эта мысль казалась вполне разумной, и Пол взглянул на себя как бы со стороны: развалившийся в вонючей виртуальной хижине свинопаса, опьяневший от разбавленного вина, упивающийся жалостью к себе. Зрелище малоприятное даже для выдумки.

«Не будь идиотом, — сказал он себе. — Система никак не может знать, что Гэлли путешествовал со мной, он мог бы прийти в эту симуляцию только со мной, но он ведь не пришел. Негодяи убили его в Венеции».

Несмотря на полное смятение относительно собственного положения, он не сомневался в истинности происшедшего с Гэлли — финал был слишком ужасающим.

Вспомнив про мальчика, Пол снова задумался о том, как устроена вся система. Ясно, что она включала граждан и марионеток, но подпадали ли все Гэлли и Пенелопы под одну категорию? Женщина-птица находилась здесь, но ее воплощение было и на Марсе. А та, что являлась ему во сне? А если у нее было несколько воплощений, могли ли они сосуществовать, могли ли они делиться друг с другом знаниями? У них должна быть общая нить, иначе как могло неандертальское привидение знать о другом своем «я» здесь в Итаке?

А его преследователи, эти существа из преисподней, которые охотились за ним, переходя из симуляции в симуляцию? Они — реальные люди?

Ему вспомнились последние минуты в Венеции, странное смешение событий: Элеанора, реальная женщина, появившаяся в виде призрака в своей собственной симуляции, и подобия Финча и Маллита, идущие по следу Пола, бессердечные и неумолимые, как какой-нибудь вирус… А Панки?

«Боже, а они что такое? — раздумывал Пол. — Супруги были похожи на Финча и Маллита, но это были не они, а, скорее, другое их воплощение, так же как и у женщины-птицы. Но в каждой симуляции я видел только одно воплощение — или реального персонажа, как Пенелопа, или сон. Панки и их двойники в Венеции появились одновременно».

Трудно забыть странное выражение широкого дряблого лица жены Панки — нечто будто автоматическое, настолько безотчетное, что напоминало машину. А потом она и ее мелкий супруг просто ушли, исчезли в катакомбах, как два актера, понявших, что попали не в ту пьесу.

Удивительно, что часто в самых важных событиях, особенно связанных с таинственной женщиной, присутствовали смерть и мертвецы. Венецианские гробницы, умирающий мальчик-неандерталец, вскрытое кладбище на Западном фронте. Смерть и агония. А в Хэмптон Корт был еще и лабиринт. Лабиринты и кладбища — как они связаны с этими людьми?

В голове начала рождаться мысль. Он сел, внезапно протрезвев.

— Скажи мне кое-что, добрый Евмей, — сразу начал Пол. Если это машины, тем более должны существовать правила, логика… ответы. А ему нужно выяснить, что это за правила. — Скажи мне, как люди в твоей стране просят богов о помощи?