Владимир Фирсов - И жизнь, и смерть Страница 8

Сергей представил, как экипаж "Ариэля" накидывается на Бартона; как дюжие космонавты, тренированные на десять g, связывают начальника экспедиции по рукам и ногам, затыкают кляпом рот и прикручивают к креслу, а потом, надвинув на глаза шляпы, замаскировав лица платками, среди ночи высаживаются на Альфу, озираясь и не снимая пальцев с кнопок лучеметов, и первым делом поднимают на антеннах бота черный пиратский флаг с черепом и скрещенными костями...

От этой нелепой картины настроение у него стало еще хуже. Ом встал и пошел к кофейному автомату, который только что засигналил своими изумрудными глазами, сообщая, что кофе готов. Бартон поднялся тоже, собрал тарелки и кинул их в лючок утилизатора.

В это время вошли Ева и Кулешов.

- Как наша пациентка? - спросил Бартон.

- С ней все в порядке. Одна лапа у нее сломана, пришлось наложить шину. Через неделю она будет бегать как ни в чем не бывало.

- Клянусь своей прической, - серьезно сказал Кулешов, - Ева провела операцию безупречно. Собака ее так благодарила...

- Скажите, Ева, каков, по вашему мнению, возраст собаки? - спросил Шавров.

- Наверное, лет пять или шесть. Зубы у нее еще не стерты. А в чем дело?

Шавров на минуту задумался.

- Понимаете, слышал я раз историю об одной собаке и ее странном хозяине. Он всюду, куда бы ни летел, возил с собой шпаги - они так и висели на стене его каюты. А сам он был без правой кисти и очень походил на нашего вчерашнего гостя... Но рассказали мне это очень давно - та собака, наверно, уже сдохла от старости. Собаки ведь дольше пятнадцати лет не живут.

Бартон, который был уже в дверях, вернулся и сел верхом на стул напротив Шаврова.

- Вы все-таки думаете, что это был он?

- Просто ничего другого не приходит мне в голову. Конечно, возможны самые невероятные совпадения. Скажем, братья-близнецы, оба космические анахореты, любители собак и холодного оружия, поселившиеся на разных планетах...

В столовой появился Шерман, который только что с помощью ремонтных автоматов закончил установку новых антенн. Он сел к столу, взял дымящуюся чашечку, которую Сергей поставил перед собой, и проглотил кофе, обжигаясь, чуть ли не одним глотком.

- Большое спасибо, - проникновенно сказал Сергей, заглядывая в опустевшую чашку. - Соизволите заказать еще? Или усладить ваш взор плясками?

- Да ну тебя, - буркнул Шерман. - Я продрог на мачте как собака.

За окнами было уже совсем темно. Климат Альфы метеорологи не то в шутку, не то всерьез называли "мерзко континентальным". Морей на Альфе не было, она представляла собою один континент, на котором обширные засушливые районы перемежались с заболоченными, имевшими, как предполагали гидрологи, сообщение с подземным океаном. Причину таких перепадов температуры установить еще не удалось, но факт был налицо - даже в самое теплое время года, когда днем все изнывали от жары, ночью температура могла опуститься чуть не до нуля.

Тревожные события минувшего дня заставили Бартона серьезно призадуматься. На Земле жило двадцать миллиардов людей, и каждая планета земного типа ценилась на вес золота, а Альфа была одной из немногих планет, где все благоприятствовало человеку - гравитация, состав атмосферы, спектр звезды, микрофлора и микрофауна, длительность суток, годовые и суточные колебания температуры. К тому же из-за отсутствия океанов площадь Альфы в шесть раз превышала ту, которую освоил человек на своей родной планете. На Альфе было все, чтобы расселить сто миллиардов людей, - великолепные почвы, обещавшие невиданные урожаи, огромные запасы полезных ископаемых, наконец, вода - обнаруженный приборами экспедиции подпочвенный океан, лежавший на глубине всего двух километров. До этого океана еще предстояло добраться, когда "Циолковский", уже стартовавший с Земли, доставит на Альфу буровое оборудование. Только одно препятствие могло возникнуть перед колонизаторами планеты - наличие на ней разумной жизни...

До сих пор планета считалась безлюдной, но Бартон понимал, что это могло быть ошибкой. Он то и дело обращался мыслью к тем неясным отпечаткам, которые заметил на речном песке Кулешов.

След был оставлен двуногим существом - никаких сомнений здесь не возникало. Положа руку на сердце, Бартон не взял бы на себя смелость утверждать, что на ноге неизвестного было именно шесть пальцев. След измерили со всей возможной точностью и сфотографировали со всех сторон. Размер ступни совпадал с Ахмедовой, но это еще ничего не значило. Что же касается фотографий, то получились они плоскими и неясными, потому что ослепительное солнце убило все тени, и Бартон сознавал, что служить аргументом, свидетельствующим о существовании на Альфе разумной жизни, они вряд ли смогут. Что Ахмед не разгуливал после урагана босиком, Бартон знал совершенно точно, если, конечно, тот не снял свои ботинки, скажем, для просушки, а кто-то - только кто и зачем? - эти ботинки украл. Бартон, пожалуй, не раздумывал бы над тем, откуда взялся след, если бы не то, что таинственная гибель Бестужева произошла при таких же обстоятельствах. С другой стороны, экспедиции, побывавшие на Альфе, ни разу не натолкнулись на признаки разумной жизни. Бартон был убежден, что разум, в какой бы примитивной форме он ни проявлялся, обязательно оставит следы на тысячелетия. Остатки костров, обработанные камни, черепки посуды на Земле дождались своих исследователей через множество веков, а обнаружить костры или постройки ныне живущих племен не представляло труда. Бартон знал, что фотокамеры спутников, которые каждая экспедиция запускала вокруг Альфы, способны были обнаружить не только костер, а даже огонек сигареты. Конечно, Бартон понимал, что наивно распространять свой гордый антропоцентризм на всю бесконечную вселенную, но тем не менее законы разума едины для любой галактики, и обязательным условием возникновения разума является переделка природы, то есть труд, а это не по силам отдельному индивидууму. Поэтому Бартон не верил в возможность существования разумного океана или разумных моллюсков. Знал он также, что переделывать мир можно не только при помощи механизмов, что могут быть и другие пути.

Занятый своими мыслями, Бартон не заметил, как в комнате собрались все члены экспедиции. Казалось, поздний час и усталость после треволнений дня еще больше сплотили людей. Верхний свет кто-то погасил, и комната освещалась лишь трепещущими языками огня, который Базиль Фар разжег в камине. Ева Стаднюк сидела возле камина на полу и задумчиво шевелила щипцами охваченные пламенем сучья, отчего из камина вырывались снопы искр, и запах древесного дыма вдруг заставлял вспомнить о невероятно далекой родине, о ночном шорохе листьев, о лунном серебре на медленной воде, о колючей ароматной подушке опавшей хвои, о треньканье насекомых в мокрой от росы траве...