Андрей Федосеенко - Искатель. 2009. Выпуск №2 Страница 8

И мы всегда возвращаемся. Там остаются лишь мертвые.

Но Мир огромен и неизведан, у подземной реки всегда остается новый рукав, ведущий к землям, куда не ступала нога Путешественника… а в Кэта такая скукотища.

В общем, мы загнали себя в порочный круг и вполне довольны этим.

Я перешел мост и поднял его за собой.

Замок представлял собой правильный пятиугольник из стен пятиметровой толщины и угловых башен. Посреди двора возвышалось огромное монолитное здание с узкими стрельчатыми окнами, его высекли из скалы много веков назад мои предки. Это строение сетью коридоров соединялось с кладовыми, камерами, темницей и подземными укрытиями — таким образом, весь замок был целостным зданием.

Я живу здесь один. Иногда — с женщиной. Редко: Путешествие высасывает из тебя все соки, включая половые, и здесь, дома, тебе нужно только одно — покой. Но проходит немного времени, и ты начинаешь оглядываться по сторонам, и тогда приходит женщина, всякий раз разная, и всякий раз именно та, что нужна. Но стоит тебе заскучать с ней, и она исчезает. Куда — никто не знает, да и не задается таким вопросом — это просто очередная аксиома Кэта, такая же, как и отсутствие здесь преступности и обыкновенной злобы.

Я не один так живу, такой же уклад и у остальных путешественников. Нас семеро. Было девять, но двое не вернулись, один — год назад, другой — два месяца. Остальные хотели было провести спасательную операцию, но гномы не сказали, куда кого увезли. Они вообще ничего не сказали, посмотрели сквозь нас, отвернулись и пошли по своим делам.

Эти две смерти — будто предупреждение мне: погибшие оба были старше сорока лет, теперь старше меня лишь Бенедикт — ему тридцать девять. Я становлюсь стар для Путешествий. Но я боюсь остаться за кормой, и это мой главный страх в жизни. Что будет тогда со мной? Сопьюсь и стану с открытым слюнявым ртом и жадным блеском в глазах ловить каждое слово молодых, которые только что вернулись? И завидовать им? Завидовать по-черному. Был у нас тут один такой старик. Бросил Путешествия в сорок три и за пять лет жития в трактире поседел и выглядел на все восемьдесят. В конце концов он повесился у себя на вилле в лесу — оставаться в Кэта он больше не мог, а для Путешествия сил в себе не нашел. Вот и выбрал самое главное Путешествие.

Были и еще намеки: мои перерывы отдыха в Кэта становились длиннее — спокойная жизнь все больше устраивала меня. Моя последняя девушка — двадцатипятилетняя шатенка Софи — пробыла со мной пять месяцев, и я уже ловил себя на мыслях: а не жениться ли мне на ней? Завести детишек… Я испугался этих мыслей и сбежал в Путешествие, зная, что за время моего Отсутствия она исчезнет.

Так и произошло. Теперь я готовил себе сам. Мог, конечно, пригласить повариху из Кэта, но пока не хотелось.

Поужинав, я решил, что провести вечер в городе меня сегодня не тянет. Вечер прошел за чтением под патефон с бокалом сухого красного вина. Умываясь перед сном, я посмотрелся в зеркало, и зубная щетка замерла у меня во рту: за мое отсутствие в замке кое-что изменилось. В зеркале отражалась новая сеть трещин, и, может быть, взгляни на нее просто, она и претворится сетью трещин, но из зазеркалья на меня смотрели кривые готические буквы:

«Луч зари к стене приник, ты слышишь звон ключей, вот и все, палач твой здесь со смертью на плече».

Так, спокойно. Завтра придет Андрахий, мы возьмем зеркало и обойдем все углы замка. Завтра мы все поймем.

Я долго не мог заснуть, лежал и думал об этих строках, а потом мне приснился сон. Слава Богу, он был коротким.

Я стоял у стены, позади меня на стульях, стоявших в два ряда, сидели какие-то люди. Посреди зала стоял полутораметровый куб, в котором, скрючившись, сидел мужчина, злобно поглядывая на нас из-под мокрой черной челки. Сбоку к кубу подходили

(светло-волокнистая оптика)

какие-то шланги.

За мной, как всегда, было действие.

Я держал в руках пульт, и палец лежал на красной, главной, кнопке.

Я нажал ее.

Что-то со всхлипом взорвалось внутри куба, будто кто-то ударил с размаху кулаком по красной жидкости, она залила стекла куба, медленно потекла по ним, густая…

Я проснулся, пот заливал мне глаза.

Густая кровь.

Больше до утра я не заснул, а с рассветом начал нетерпеливо ходить по залам и ждать Андрахия Кинтариуса. Когда же подошло время обеда, а тот не появился, я вышел ему навстречу.

Меня не оставляло убеждение, что утекающие часы — последние часы… Чего? Я не знал. Только: «Луч зари к стене приник…»

Раз, два, три, четыре — пятьсот ступенек, и быстрым шагом, почти бегом, мимо горных отрогов к старой дороге, змеящейся через пустыню. Снова ослепительное солнце утюжит мои плечи, а пески шепчут свою проповедь, только я сегодня не прислушиваюсь к голосу пустыни, я тороплюсь пройти дорогу до конца.

И вот уже та лощина, где из песков торчат древние обрубки колонн. Я перевалил через бархан и невольно сбавил скорость. Взгляд мой остановился не на колоннаде, она была белесой и терялась в светлых тонах пустыни, мой взгляд выбрал контрастный цвет — светло-коричневый на сером камне дороги. Фигура человека. Неподвижно стоит и ждет. Меня.

Я медленно спустился к Стражу Границы, уже предчувствуя беду. Ветер играл бахромой на его оленьих штанах. Темные глаза спокойно и цепко глядели на меня из тени под шляпой. Рука лежала на рукоятке револьвера, торчащей из кобуры.

— Здравствуйте, Гемпель, — произнес он, когда я остановился перед ним.

— Добрый день, Страж. Что случилось? Вы кого-то ждете?

— Вы идете к Андрахию Кинтариусу? — проигнорировал он мои вопросы.

— Совершенно верно, у нас с ним встреча.

— Он умер этой ночью.

Словно гром разорвал мою голову, я покачнулся, и в звенящей пустоте пронеслись его вчерашние слова: «…очень хочется узнать, что будет в конце… Боюсь не успеть». Он будто предчувствовал свою…

Тут же все в моей душе восстало против случившегося. Смерть не могла прийти в бессмертный город! За пределами Кэта, в Путешествиях, — да. Но не здесь. И не с моим другом!

Спокойные глаза холодно изучали происходящее в моей душе из-под полей шляпы.

— Сердечный приступ. Инфаркт. Обычно у стариков, — наконец произнес он. — Вы пройдете со мной взглянуть на тело?

Я покачал головой и вдруг почувствовал, что не смогу остановиться, что так и буду стоять тут, как лошадь перед кормушкой, и отрицать, отрицать, отрицать — и поход на виллу Андрахия, и саму возможность случившегося, — качать головой, пока этот спокойный человек не возьмет меня за виски своими сильными руками и не остановит это.,