Жюль Верн - «Если», 1997 № 11 Страница 8

Уэллс не мог ждать так долго (из дальнейшего станет ясно почему — не межпланетная война его волновала), и ему пришлось искать выход. Ну конечно: марсианам ведь потребуются годы для путешествия на Землю! А потому они могли стартовать и во время предыдущего великого противостояния, чтобы как раз поспеть к 1898 году.

Так были определены время и место будущего пришествия, и с апреля по ноябрь 1897 года популярный лондонский журнал «Пирсоне мэгэзин» преподал читателям долгожданную сенсацию: новый фантастический роман автора уже полюбившихся «Машины времени», «Острова доктора Моро» и «Человека-невидимки».

Однако книга Уэллса оказалась на поверку совсем не романом о далеком будущем (если говорить о марсианской цивилизации) и не «межпланетным» романом. Место и время действия определялось сакраментальным «здесь и сейчас». И значение романа далеко выходит за рамки истории фантастики.

Среди прочих в «марсианской» антологии К. Андерсона помещен и рассказ Льва Толстого «Воскресение». Он представляет собой будто бы случайно обнаруженные ученым-славистом в альтернативном 1942 году никому не известные и никогда не издававшиеся воспоминания писателя о том, как высадка марсиан вызвала панику в окрестностях Ясной Поляны. И о том, как возвращавшийся в свое имение граф Толстой встретил странного грузинского социалиста-террориста Иосифа Виссарионовича. Фамилию его дотошные исследователи все-таки установили, хотя она мало что им говорит. Так вот, под влиянием пережитого грузинский революционер заявляет писателю, что старая Россия прекратила свое существование и далее революционная борьба бессмысленна. И затем террорист исчезает со страниц истории. А из постскриптума мы узнаем, что после тех страшных событий 1898 года и писатель окончательно прекратил литературную деятельность, занявшись деятельностью общественной: был избран в первую русскую демократическую Думу и остаток жизни посвятил строительству нового — открытого и мирного — общества…

А теперь вернемся в историю нашу — реальную. Дело в том, что пути Уэллса и Толстого странным образом реально пересеклись, и именно благодаря «Войне миров». Знал ли об этом молодой американский фантаст Марк Тидеман, написавший от имени Толстого? Может быть… Ведь только «Войну миров» Уэллс рискнул послать Толстому, когда мэтр изъявил желание познакомиться с творчеством молодого англичанина, чей роман назывался так похоже. И именно «Война миров» стала первым произведением Уэллса, переведенным в России, причем на русском языке роман вышел в тот же год, что и на языке оригинала!

Видимо, Уэллсом владело желание узнать, как отнесется прославленный русский классик именно к этой книге… Вспоминала же дочь Томаса Манна, что первой мыслью, посетившей ее в день начала мировой войны, была мысль о величайшем русском писателе: «Право, если бы старик был жив — ему ничего не надо было бы делать, только быть на месте в Ясной Поляне, — и этого бы не случилось, это не посмело бы случиться». Авторитет Толстого в начале века был абсолютным, и его мнение было важно для молодого Уэллса.

Ведь и его новая книга была прежде всего о будущей войне. Уэллс предчувствовал надвигавшуюся опасность острее других и воплотил свое предчувствие в художественное слово так, как никто не смог ни до, ни после него.

Сегодня трудно заставить себя поверить в захватчиков-марсиан. Но книга в наши дни читается, может быть, даже с большим интересом; такое часто случается с произведениями подлинной литературы. Потому что автор, ясное дело, писал не о марсианах (хотя они его тоже интересовали), а о современниках. И для современников — им вскоре было суждено наблюдать картины пострашнее нарисованных.

Он прозорливо увидел в недалеком будущем кровавую бойню, всемирную катастрофу, которая перевернет казавшиеся незыблемыми монолиты морали, философии, политики и изменит само представление о человеческой личности. Не одного Уэллса озаряли подобные грозные видения. Но только его талант смог отлить зыбкое марево кошмара в совершенную художественную форму.

Время публикации совпало с общенациональными торжествами по случаю юбилея королевы Виктории. С этим именем для англичан связана эпоха славы и национальной гордости, когда с Британских островов можно было снисходительно поглядывать сверху вниз на весь мир. Гремели фанфары, будущее виделось в самых радужных красках. Обыватель, по словам критика, «раздувался от самодовольства, и Уэллсу, вероятно, доставляло неизмеримое наслаждение из месяца в месяц преподносить ему по главе своего романа».

Это была мина замедленного действия, заложенная в основание того, что называется имперским сознанием. Ведь неважно, кто именно в романе оккупирует Лондон — марсиане или войска кайзера. Самодовольному оптимизму буржуа все равно конец. И хотя мина разорвалась не сразу — скоро, очень скоро современники в полной мере оценили мощь уэллсовской фантазии. Причем не понадобились и «марсиане».

Дело в том, что в следующем году разразилась англо-бурская война — вероятно, последнее громкое событие уходящего столетия. Международный авторитет империи резко покатился под гору, и, как это исстари велось, в ответ нацию захлестнула мутная волна шовинизма. Водоворот политической истерии закружил и многих выдающихся деятелей культуры, среди которых выделялся будущий первый английский Нобелевский лауреат по литературе — Редьярд Киплинг. Его читали повсюду, и в той обстановке голос поэта звучал громче призывов политиков. А на выборах 1901 года, метко прозванных историками «выборами цвета хаки», голоса отдельных миротворцев утонули в реве опьяненной воинственными лозунгами толпы.

Тут бы самое время вспомнить роман Уэллса. Холодным душем пришелся бы он на горячие головы, наглядным свидетельством из воображаемого будущего: смотрите, чего стоит на деле «национальная монолитность интересов» викторианской Англии. Чего она будет стоить.

Среди его сатирических целей была и усиленно пропагандируемая теория «предпринимательской миссии капитализма», с помощью которой оправдывались колониальные захваты: это, мол, только отеческая забота об отсталых народах. Развивал эту идею и Киплинг. Уэллс разнес ее в пух и прах, наглядно показав результаты — с точки зрения тех самых, окруженных «заботой»…

Тaк о чем же роман — о марсианах? О будущем? Об Англии?

Когда говорят о проницательности Уэллса, охотнее всего вспоминают блестящие технические догадки, предсказания новых видов оружия и средств ведения войны. Однако всемирная бойня, по его мысли, все поставит с ног на голову не только в сфере военной техники.