Андрей Столяров - Избранный круг Страница 8

- Ну все, конченый человек, - заметил Георг. - Если уж Мурзик влюбляется, то с первого взгляда.

Смущение у Ларисы прошло, и она уже без всякой застенчивости прогнулась, подвязывая волосы ленточкой. Чуть ли не полностью вылезла грудь из купальника. Ну и что? Пусть смотрят. Не так уж плохо в конце концов она выглядит.

Она даже чуть-чуть гордилась собой. Уж что-то, а искреннее восхищение она различала мгновенно. Правда, радость её немного померкла, когда разделась Марьяна. Лариса глянула мельком и чуть было не ахнула во весь голос. Вот это фигура, вот это линии, вот это лепка всего, что следует подчеркивать женщине. Вот это загар, матовый и глубокий, плоский подвижный живот, гибкая уверенность жестов. Сразу чувствуется, что человек следит за собой. Лариса испытывала острое чувство неполноценности. Никакого сравнения с этой Марьяной она, разумеется, не выдерживала. С одной стороны - случайно проклюнувшийся, видимо, любопытный сорняк, с другой - яркий цветок, окруженный вниманием и заботой. Страстные губы, глаза, полные темного электричества, неистовая шевелюра - из тех, что доводят мужчин до тихого помешательства. Точеные бедра, талия... Что тут с чем можно сравнивать?

Она была несколько сбита с толку. К счастью, Георг, по-видимому, уловил её внутреннее смятение или, может быть, перехватил взгляд, брошенный на Марьяну, - привлек к себе и осторожно шепнул на ухо:

- Красивая женщина, правда?

- Красивая. Я таких, по-моему, ещё не встречала. Извини, пожалуйста, а у тебя с ней, ну - как бы это...

Георг посмотрел на Марьяну, ступающую в этот момент на кромку песка.

- Мы уже давно и окончательно постановили, что будем только друзьями. Никаких таких поползновений внутри нашей компании. Решение обжалованию не подлежит. Если вне круга - пожалуйста, сколько угодно. Все мы люди, в конце концов, у каждого могут быть какие-то романтические увлечения. Никто от этого не застрахован. Однако внутри пусть будут чисто дружеские отношения. Зачем нам, ревность, например, или соперничество? Не стоит из-за минутного удовольствия разрушать то, что создавалось годами.

- А со мной, значит, можно? - внезапно спросила Лариса.

- Ты - вне круга... - Георг неопределенно повел плечами. И чтобы сгладить резкость, привлек её уже совсем откровенно. - Рано ещё об этом. Давай подождем...

Возразить против "подождем" было нечего. Крохотная запинка рассеялась в блеске воды и света. Минут через десять Лариса уже не вспоминала о ней. Тем более, что относились к ней с исключительной предупредительностью. Казалось, каждый считал своим долгом сделать для неё что-то приятное. Та же Марьяна, скажем, которой кроме Ларисы никто, между прочим, особо не восторгался, уже через полчаса начала посматривать на неё несколько озабоченно, а ещё через некоторое время предупредила, что - смотри, Лара, сгоришь; а узнав, что Лариса забыла взять с собой крем для загара (в действительности не забыла, а просто в голову не пришло), немедленно предложила свой, кажется французского производства, и, отвергнув помощь Георга под тем предлогом, что мужики в этих вещах ничего толком не понимают, движениями опытной массажистки натерла Ларисе плечи и спину. Ларису такая заботливость очень тронула. Земекис же, скупо жестикулируя и обращаясь именно к ней, точно опытный конферансье, рассказал несколько замечательных анекдотов. Не каких-нибудь сальных там, разумеется, а - о нелепостях жизни. Чудесные были истории. Лариса хохотала, как бешеная.

- По части анекдотов Земекис у нас - чемпион, - сказал Георг.

А Мурзик, не обладающий, видимо, такими же интеллектуальными дарованиями, не смущался и демонстрировал качества несколько иного рода. Просунул лежащей Ларисе ладони под спину, слегка повозился там, раздвинул пальцы, ухватывая поудобнее, и вдруг одним мощным движением поднял её над головой. Лариса от неожиданности завизжала, а Мурзик небрежно, со щегольством опытного спортсмена опустив её на ноги, нашел длинный камень, напоминающий ручку первобытного топора, обхватил его с обоих концов, сжал, поднял на уровень подбородка и, так застыв на секунду, вдруг с сухим треском переломил его пополам.

Лариса громко зааплодировала.

- А кирпич о голову разбить можешь? - Она как-то видела по телевизору такой трюк.

Мурзик пожал плечами.

- Могу, конечно. Вот только кирпича у меня нет.

И он, комически озирая пляж, развел руки.

Но разумеется, вне всякой конкуренции среди них был Георг: неназойливый, спокойный, надежный, с чувством собственного достоинства; не навязывал близость при посторонних, чего Лариса на дух не переносила, но оказывался под рукой именно в тот момент, когда требовалось. Интуиция у него была просто неимоверная: только подумаешь, что хорошо бы испить чего-нибудь по такой жаре, - он уже достает из сумки запотевшую пепси-колу, сгореть боишься (на Марьянин крем Лариса все-таки не очень надеялась), пожалуйста, вот тебе яркий китайский зонтик от солнца, в воду, вроде бы, захотелось - оказывается, Георг уже поднимается и подает руку. Возникало от этого чувство уверенности в себе, защищенности, необременительного уюта, расслабленности. Лариса словно бы была у них младшей сестрой, но - сестрой обожаемой, чей возраст и хрупкость нуждаются в постоянной опеке. Ничего подобного прежде она не испытывала. И, прожив на свете тридцать четыре года, даже не подозревала, что такое возможно. Ей это нравилось так, что пощипывало в носу. И уже ближе к вечеру, когда Мурзик с Земекисом, развели уютный костерок на участке, когда потянуло в воздухе вкусным ольховым дымком, прогнавшим зудящих над головой комаров и мошек, когда выпили сухого вина и закусили соломкой, мелко обсыпанной сахаром, она сама, как будто так было и надо, прислонилась к Георгу, внутренне все-таки обмирая от собственной смелости, а он чисто по-братски (но одновременно и по-мужски) обнял её за плечи. Это получилось у них очень естественно. Сказано ничего не было, зато все, как понимала Лариса, было уже решено. Ширилась вечерняя тишина. Плавали за кустами орешника размытые голоса соседей. Синие, будто рвы с водой, тени простерлись от сосен. Марьяна сходила в дом и принесла клетчатый плед. Мурзик зажег ароматическую палочку от насекомых. Рука Георга была твердая и очень горячая. Он почти весь этот вечер непоколебимо молчал. И Лариса тоже молчала, прикрыв глаза. Она ничего не чувствовала. Ей хотелось сидеть так - всю жизнь.

Выявились, конечно, и некоторые досадные неожиданности. Мурзик, например, помимо того, что мог запросто, точно глиняные, ломать камни или двумя пальцами согнуть пятак старого образца (специально носил монеты в кармане, чтобы показывать этот фокус), там же, на пляже, начал рассказывать разные забавные случаи, которые с ним приключались. Как одной женщине, директору довольно серьезной торговой фирмы, ну все взаправду: вот такие "быки", офис с решетками, бронированные двери, охранник, сигнализация, он среди ночи, когда ехали к ней в загородную резиденцию, вдруг сказал, что слышит голос своего покойного пра-пра-прадедушки, не подчиниться нельзя, таковы обычаи их народа: попросил остановить на обочине "мерседес", вышел, снял кроссовки вместе с носками, связал шнурки, перекинул, будто странник, через плечо, носки, кстати, просто засунул в карман и - ушел, как был, босиком прямо в чащу. "Быки" в машине сопровождения только рты разинули.