Мария Галина - Волчья звезда Страница 8

Я села и сказала:

— У вас неправильное окно. В него ничего не видно.

Спинка табуретки мне мешала, а сиденье было просто неприлично мягким, но наконец, я все-таки устроилась. Женщина продолжала стоять у меня за спиной, и мне это не нравилось.

Улисс нажал на один из выступов, и из гладкой поверхности вылез еще один Предмет — сам по себе, честное слово! — такой шарик на гибкой ножке.

— Я буду тебя спрашивать о разных вещах, — сказал он, — а ты отвечай вот в эту штуку, ладно?

Я сказала:

— Не пойдет.

— Почему? Что опять не так?

— Пусть ваша баба встанет так, чтобы я ее видела.

Конечно, замечания старшим делать не положено, но разве я виновата, что он так и не научил ее прилично себя вести?

— Диана, пожалуйста, — сказал он. Женщина, пожав плечами, прошла вперед и встала, облокотившись о гладкую поверхность этой их чудной полки.

— Теперь можно? — покорно спросил он.

— Ну…

Это оказалась одна сплошная глупость — он спрашивал меня о вещах, которые знает каждый ребенок — что мы делаем, как живем, что положено или не положено, а я должна была отвечать — вопросы следовали один за другим, все быстрее, быстрее, я уже не успевала ворочать языком, как вдруг он сказал:

— Пожалуй, хватит.

— Вам что, — спросила я, — больше делать нечего?

Нет — я была права, они точно не в себе. День в разгаре, а они, вместо того, чтобы охотиться, готовить землю к весеннему севу или работать по дому, сидят в пустой комнате — два взрослых, здоровых человека и занимаются такими глупостями!

Я уже хотела встать и спросить — отвезет ли он меня теперь домой, как вдруг окно осветилось и на нем замерцали какие-то разноцветные полосы. Я сказала:

— Ну и ну!

Но он не обратил на меня внимания, а таращился на эти штуки, будто в этих мерцающих полосочках заключалось что-то очень важное.

— Кто был прав? — спросил он женщину.

Та неохотно ответила:

— Это еще ничего не доказывает.

— Ладно, — сказал он, — попробуем по-другому. Сейчас я задам синхронизацию в пределах альфа-ритмов и попробуем стимулировать пространственное воображение. Поглядишь, как пойдет…

Я недовольно сказала:

— Почему вы говорите непонятное? Это же невежливо. Как будто я — просто предмет обстановки и они обсуждают, куда его поудобнее переставить. Он сказал:

— Прости. Сейчас я объясню. Видишь вот эти кнопки?

— Эти выступы?

— Ну да. Сейчас на экране сверху начнут падать объекты…

— Предметы?

— Не совсем. Такие штуки с уголками. А ты, нажимая на кнопки, будешь укладывать их так, чтобы между ними не оставалось просветов. Вот посмотри.

Тут это окно замерцало как-то уж очень противно, и из верхнего его края начали валиться разноцветные штуковины. Он нажал на выступ и одна из этих штуковин повернулась в полете. Другая упала точнехонько на нее и затиснула ее в угол.

— Видишь, — сказал он довольно, будто сделал невесть какое важное дело, — а следующую (сверху уже валилась третья) нужно повернуть вот так… Вот этой кнопкой можно крутить их влево, вот этой — вправо… Вот этой — двигать в один бок. Вот этой — в другой. Попробуешь?

Сначала эти штуки валились медленно, но потом все быстрее и быстрее — только успевай укладывать. От напряжения я даже язык прикусила. Да еще проклятое окно (он его назвал экраном) мерцало так, что меня начало мутить.

Наконец они начали валиться так быстро, что я не успевала переносить палец с одной кнопки на другую. Да ну их в самом деле!

Я встала и сказала:

— Хватит! Это же одна глупость.

Он не рассердился, только заметил:

— Я думал, ты раньше не выдержишь.

Ну что там? — это он уже женщине.

Тут штуки перестали валиться с экрана и на нем выросли какие-то разноцветные столбики. Она тихонько сказала:

— Этого не может быть!

— По крайней мере по этому показателю она выдает верхнюю границу, — сказал он, — полагаю, по остальным будет не хуже.

Она пожала плечами.

— Тогда почему они…

Он вроде как сердито поглядел на нее, и она замолчала. Я сказала:

— Меня мутит. И голова кружится. Что вы со мной такое сделали?

— Ничего, — успокоил он, — это сейчас пройдет.

— Мне нужно наружу…

На самом деле мне вовсе не было так уж плохо — просто я хотела выбраться из этого Дома. Уж очень тут было неуютно.

Он сказал женщине:

— Выйди с ней.

Я опять не успела заметить, что они сделали для того, чтобы кусок стены разошелся в стороны — снаружи было сумрачно и сыро, туман блуждал между слепыми стенами чужих домов, и как всегда во время тумана, было очень тихо — лишь где-то поблизости что-то равномерно гудело и ухало, точно билось огромное сердце.

Я спросила:

— Что это шумит?

— Моторы на энергостанции, — непонятно ответила женщина.

— Вы специально говорите так, чтобы я не могла понять?

— Да вовсе нет, — она помолчала, потом добавила, — потом тебе будет легче. Ты же начала учиться. И ты очень способная.

— Начала учиться? Чему? Я что-то не заметила.

— И тем не менее, это так.

— И вы меня учите?

— Да.

— Почему меня? Почему не своих детей?

— У меня нет детей, — ответила она. Так я и думала! Понятно, что ее приставили ко мне. Больше-то она ни на что не годится. Наверное, ее скоро выгонят. Или обменяют.

Я спросила:

— А что такое дезин… фек… тировать?

Она почему-то смутилась. Потом сказала:

— Ну… понимаешь… у вас очень мало воды… поэтому…

— А, — сообразила я. Могла бы и раньше сообразить — сама она была чистенькая, никакой грязи под ногтями, сами ногти гладкие, розовые… — А у вас правда много воды?

Она неохотно сказала:

— Достаточно.

Тут уж мне почему-то стало неловко.

— Может, я умоюсь? Если вам не жаль воды?

— Потом, — неопределенно ответила она. — После.

Улисс, стоя на пороге, окликнул нас:

— Ну что? Продолжим?

Я удивилась.

— Разве это еще не все?

— Ну разумеется, нет, — сказал он. — Нам нужно было определить уровень твоих способностей, немножко подправить кое-что, чтобы ты быстрее обучалась — но с завтрашнего дня начнешь учиться писать.

— Чего?

— Научим тебя делать Записи.

Я сказала:

— Вы все-таки ненормальные. Записи написаны не человеком. Это всем известно. Ни один человек так не сможет — чтобы все знаки были похожи друг на друга. И стояли так ровно.

— Большая часть великих книг, — сказал он, — сначала писалась от руки. Сама подумай, разве трудно воспроизвести какой-нибудь знак? Хотя бы углем на стене, если уж нет ничего другого!