Андрей Сердюк - Вложения Второго Порядка Страница 8

Аккуратно развесил сушиться "все флаги в гости будут к нам", и ох как пожалел, что надел в дорогу подвернувшиеся под руку Lee, а не любимые Levi's. Ведь, когда натягиваешь штаны на голые - э-э-э-э - нервы, желательно, чтобы гульфик был на безопасных пуговках, а не на пугающей своим гильотинным свистом молнии. Ну, да ладно.

И полегчало ему, Рыбе по горескопу, от воды. .

Нахально развалившись на жёлтом кожаном диване в комнате для дорогих (sic!) гостей, ещё влажный Зотов потянулся к телевизионному пульту.

Как-то пару лет назад его озарило, что в эфирно-эфемерном мире телевидения, где хорошие новости неликвидны, абсолютно не действуют законы диалектики - те, что со скрипом действуют в реальном мире. Который, впрочем, и существует, видимо, лишь для производства дурных breaking-news. Во всяком случае, за последние две тысячи лет здесь была только одна хорошая весть - Благая.

С тех пор, как Зотов это понял, он и не ждал откровений от ящика. Но к пульту потянулся.

По поводу этого общего места можно долго дискуссировать, но кто будет спорить, что один из философских законов в трёхцветном мире вакуумной трубки уж точно не фурычит: количество телевизионных каналов упорно не желает переходить в их качество. Хоть три тарелки подключи. Можно насиловать пульт до кровавых мозолей на большом пальце, но - ничего для души и для ума - ничего.

Сплошняком - по всем сорока восьми (ста сорока восьми! тысяча ста сорока восьми!) каналам - информационный мусор, отделённый тонкими прокладками рекламы от бесконечных сериалов.

Останкинское шило безустанно транслирует своё мыло. И эти ещё - через спутники.

Хотя телевизионных дел мастера утверждают, что эстетика их продукта коррелирует со спросом.

Им виднее.

Они на башне.

Правда, вот про зверюшек у них - это... да! И вот ещё этот японский канал, где по экрану все двадцать четыре часа плавают аквариумные рыбки...

Читатель, не обращай внимания. Обычный белый шум. Между делом. Всякий из нас любит (белым шоколадом не корми) отметиться по поводу нищеты духа родного телевидения.

Да что-то никто при этом телевизор свой постылый на помойку не выкидывает.

А? А-а-а! А потому что боимся.

Ох, как, на самом деле, все мы боимся остаться наедине со своими собственными мыслями. Пустыми мыслями. Мерзкими

И глядим, смотрим... всматриваемся в это омертвляющее мерцание - прямую трансляцию Конца Света. Не из-за того, что там что-то интересное, а потому что мы сами себе стали неинтересны...

А с широкого экрана телевизора уже дышал, разнежась и заголясь, жаркий июльский полдень - пора загара, канун покоса, самое время резать веники для банных экзекуций.

Фатаморганил горячую взвесь неподвижного воздуха безмятежный пахучий денёк, что поднялся в розовой пелене утренней зари вместе с журавлиным клёкотом в безупречное родное небо, и теперь со своего высокого - взявшего ноту си диез зенита глядит с любопытством, по-кошачьи жмурясь от ярких софитов, на то, как устало шагает куда-то по звенящему налитому лугу до смерти уставший Зотов добровольный невольник-печальник среднерусской широты души и конституционной долготы перед Родиной. Воин Бездонного Окопа. Стражник Корявых Пределов. Защитник Всего, Чему Не Бывать. Солдат Всех Проданных Армий.

Он именно шагал, а не шёл, ибо каждый шаг требовал от него усилий, и с каждым шагом - всё больших. Но всякий раз, тем не менее, он твёрдо ставил в траву кованные армейские ботинки, выбивая из её сочной зелени фонтаны брызг, состоящих из саранчи, кузнечиков, цикад и прочей попрыгучей дряни.. Что говорится, - шагал твёрдой поступью.

Но промок здорово, - пот бежал по всему организму. А по желобу на спине, за которым зачехлён меч позвоночника, так вообще журчал в три ручья. До самого хвоста.

Просто одет был Зотов явно не по сезону. Зачем-то в зимний камуфляж. А ещё вот что. На его спине, был прилажен неподъёмный, огромных размеров вещевой мешок, чем-то - сволочь! - туго набитый.

Ну, а помимо этого мешка-горба, а также вёрст, звёзд, репейника и цветочной пыли, примостилось на Зотове и свисало со всех сторон, как с коренастой новогодней ёлки, всё то, что делало русского офицера непобедимым. А именно: противогаз в походном положении, полевая сумка, общевойсковой защитный костюм, фляга с водой, сигнальные флажки в чехле, фонарик на ремешке, бинокль в футляре, пистолет в кобуре, плащ-накидка на лямке, радиостанция Р-147 в комплекте, защитного цвета каска, танковый шлемофон, сапёрная лопатка и ещё торчал из-за пазухи - план личной работы на месяц о сорока восьми листах.

В общем, сплошная портупея. Или сбруя? (Тут Гамлет угадал, что нам ещё придётся заглянуть в примечания.)

Куда нужно идти, Зотов не знал. Поэтому решил - вон до той вот берёзы, что поникла в ожидании вечерней прохлады на холмике у перебегающего через овражек края луга - и баста! Хватит! Навоевались!

И шаг за шагом... шаг, ещё шаг, ещё и... ещё - ну, вот и она - родимая. Как там, в песне-то, поётся: "А мне б колодезной водицы, сестрица, из ведра напиться; к берёзке белой прислонится, скатиться наземь и не встать". Вот именно!

Зотов облегчёно, как тяжёлоатлет рекордного веса штангу, скинул мешок, присел у дерева, вяло отмахнулся от двух стыда незнающих стрекоз, пытавшихся трахнуться прямо на его носу, и вытащил флягу. Сделал несколько - кадык заходил - туда-сюда - как поршень насоса - жадных глотков. С трудом встал, скинул и снял с себя всё это бара... военное имущество, да обмуда... об-мун-ди-ро-ва-ни-е. И взял в руки сапёрную лопатку...

Яма получилась не очень большой, но достаточно вместительной - достаточной, чтоб всё в неё поместилось, да ещё и место осталось. Присыпав свои армейские шмотки, весь этот скорбный скарб, землёй, он аккуратно пристроил на место вырезанный квадратами дёрн. Получился опрятный холмик. Холмик на холме. Сосок на сиське.

И вот уже стоит Зотов абсолютно голый.

Стоит голый Зотов в этом всеми богами забытом заповедье, где природа-дикарка не знает никаких имён. Стоит жалким детёнышем шалого века, который не жаловал и не жалел все их, продолжающих движенье на Зов, желающих во что бы то ни стало укутаться в шаль созвездия Загнанных Псов.

Стоит, как Маугли, - в состоянии, которому нет названия. Стоит, задрав голову вверх, высматривая что-то, чему не придуман образ и не подобранна рифма. Стоит-олицетворяет, цветёт и пахнет, да вдруг - ой! - как взметнёт свою ручонку, другой срам прикрывая, к небу, да затрясёт кулачком, да завопит истошно так: "А ну - прекрати немедленно! Я - не такой!"

А в ответ ему на лазурном полотнище неба вдруг вспыхнули огненные буквы: "Мне-то лучше знать".

И тогда обиженный Зотов проорал, будто не в себе был: "И слова подбираешь ты рыхлые, и стиль твой неряшлив, и сам ты дурак!"