Артем Белоглазов - Да в полымя Страница 8

Не знаю, не знаю. Химия, конечно, влияет на физику, но чтобы так?

9. Игорь

На балконах девятого этажа – никого, один я такой невезучий. Нет бы к теще поехать или прекратить глотать снотворное. Глядишь, и удрал бы, пока не разгорелось. Я до рези в глазах всматривался вниз, гадая, как скоро сюда доберутся пожарные.

– Эй! – размахивал руками, стараясь привлечь внимание.

Как назло, одна автолестница стояла на углу, а другая – у второго подъезда. Подъехать ближе мешали деревья, и ряд квартир с правой стороны дома выпал из опеки пожарных, пусть и на время. Мне вообще редко везло, а по-крупному так вообще однажды.

Ждать, когда в комнате уже трещит, пожирая обои, огонь, было невыносимо. Накатило хорошо знакомое чувство беспомощности, осознание безвыходности. Сделать ничего нельзя, и единственное, что от тебя требуется – положиться на кого-то, отдать решение в чужие руки. От этих людей будет зависеть твоя судьба, и ты слепо подчинишься. Выбора нет.

Неприятное, скользкое ощущение. Оно поселилось в груди еще с интерната и долго, долго не уходило. До того самого дня, до их встречи.

Предаваться воспоминаниям на пожаре дело, конечно, важное и нужное – шепнул язвительный внутренний голос. Иди к черту! – огрызнулся я.

Районная соцслужба на Стачек восемнадцать, третий подъезд, четвертый этаж. Я часто бывал здесь – на приеме у специалиста. Учеба в университете близилась к концу, и Татьяну Матвеевну очень заботило, куда я устроюсь. Пожилая добрая тетка – пиджак на груди едва сходится, в детстве на такой хорошо плакать – Татьяна обзванивала биржи труда и носилась по знакомым, бездетным, как и она, одиноким старушкам, которым не на кого излить таящиеся в душе запасы нежности.

Я вышел покурить: болтовня Кокиной утомляла. Обитая коричневым дерматином дверь тяжело хлопнула, подтолкнула в спину. Слишком мощная пружина. Для меня. Ничего, как говорят врачи: тренировки и еще раз тренировки. Провались оно всё. Я щелкнул зажигалкой, затянулся; пряный дымок щекотал горло. Мне нельзя курить, и поэтому я курю. Назло.

Шаги по лестнице – легкие, будто идет кто-то невесомый: фея или… На площадку поднялась девушка, болезненно-хрупкая, с короткими светлыми волосами. Я угадал – фея.

– Мужчина, не подскажете, где отдел социальной помощи?..

Сигарета в пальцах дрогнула. Это мне? Я – мужчина?

– Сюда, – внезапно охрипнув, я шагнул в коридор, открыл дверь и придерживал, пока девушка входила. Силенок-то у меня побольше будет.

– Спасибо, – она смутилась, опустила взгляд. Влажный блеск глаз, бесцветные ресницы, бледная кожа. Фея.

Я глядел вслед, сигарета тлела, обжигая пальцы; к потолку в желтоватых разводах вилась струйка дыма. Наконец, очнувшись, отпустил дверь. Выбросил окурок в жестяную банку из-под кофе, стоящую возле перил. Рука дрожала, и пепел упал на кафельную, невнятно-бурого цвета плитку. В обе стороны тянулся коридор: выкрашенные унылым казенным колером стены – то ли оливковый, то ли грязно-зеленый, на полу не хватает квадратов линолеума.

В комнате, за дверью с табличкой "Кокина, ведущий специалист" журчал голос Татьяны Матвеевны. Полностью не разобрать, но из отдельных слов ясно – речь обо мне. "Талантливый мальчик… есть опыт… да вы поговорите… курит на площадке" – прозвучало в довершение. Скрипнул отодвигаемый стул, к двери зацокали каблучки. Я напрягся.

Девушка вышла; мы встретилась взглядами, и я первый отвел глаза. Она осмотрелась.

– Мальчик? – пробормотала удивленно. – Вы мальчика не…

Сердце бухало паровым молотом – а кто его видел, тот молот? Я до боли сжал кулаки. Девушку нельзя было назвать красивой, даже симпатичной: слишком острый носик, маленький подбородок и тонкие губы, чуть подкрашенные розовой помадой. Розовый ей совершенно не к лицу, подумал я. Чересчур блекло.

Девушка смотрела снизу вверх – беспомощно, по-детски. И ее хрупкость… воздушность… Мне всегда нравились феи.

– Это я, – выдавил, еле ворочая языком. Румянец прилил к щекам, лоб и шея пылали.

– Шутите? – она засмеялась. – Вы такой взрослый, мужественный…

– Это правда я.

Теперь напряглась она. Окинула с головы до ног цепким взглядом, кивнула, протянув руку:

– Нина.

Пожатие было твердым. Куда девалась милая растерянная фея? Из-под мягкой бархатной маски – саблей из ножен – выступили и тут же спрятались острые углы. Но я-то заметил, улыбнулся краешком губ: первое впечатление обманчиво, это я испытал на себе. Мы похожи, вот почему она мне нравится. Я внимательно смотрел на девушку. Не красавица? Ничего подобного! Еще какая!

Нина улыбнулась в ответ. Невинное дитя: изящная, тоненькая, с лучистыми карими глазами, она вызывала жгучую потребность оградить от беды, помочь, защитить. Подставить надежное мужское плечо. Именно тогда я почувствовал, что действительно вырос.

На самом деле я не был ни большим, ни сильным – наоборот, довольно костлявым, несмотря на дополнительные физзанятия, которые исправно посещал в университете. Мускулы нарастил уже потом.

Просто Нина была первой, кто воспринял меня нормальным взрослым человеком. Мужчиной.

– Тогда пойдемте? – она вынула из сумочки удостоверение в красной обложке. – Я из газеты "Комсомольская правда", местный филиал. Мы делаем серию статей о социальных службах.

Так я познакомился с будущей женой и своей нынешней работой.

Нина терпеливо правила мои первые заметки. Я начал с репортажа о монетизации, затем поднял тему бесплатных лекарств, а когда набил руку, свободно писал о любых проблемах. И постепенно, шаг за шагом, подбирался к самому главному и болезненному для меня вопросу. Чтобы не врать о том, чего не знал, я наведался в пожарную часть. И хотя детали не понадобились, фон вышел потрясающим.

Статья, которая принесла мне известность, называлась "Где ты, детство?". Я писал о себе. Как работал воспитателем в интернате, помощником учителя в школе, вожатым в детском лагере… И всегда, везде чувствовал себя чужим. Мне хотелось играть, бегать наперегонки до столовой, гонять с пацанами мяч – не как старшему, но как равному. Своему.

Я писал о том, почему так случилось. Почему от меня отказались родители и только после генетического анализа признали своим ребенком. Почему я, взрослый, юридически считаюсь несовершеннолетним. И почему мной так интересуются медики.

Я писал о "проклятии Феникса".

10. Олег

В подъезде было темно. Сверху, заполняя маленькое пространство, текли струи дыма, в лифтовой шахте гудел огонь. Я включил фонарь и начал подниматься. Мимо распахнутых настежь дверей, мимо пустых квартир; на лестнице – оброненные в спешке вещи, к перилам зацеплены напорные рукава.