Александр Крашенинников - Поиск - 92. Приключения. Фантастика Страница 8

Дьякон откачнулся к часовне. Да, предчувствия еще никогда ею не обманывали. Значит, он должен совершить это, с приплодом. И если сделает все, как надо, — станет правой рукой Отца. Отец выбрал его. Дьякон вдруг ощутил, как радость против воли заливает ею.

Через два дня после мессы Дьякон ждал Игуменью в парке, в северо-восточной части города. Это был довоенный район, тополя здесь росли выше пятиэтажных зданий, а липы от старости потрескались и покрылись изумрудным мхом. Со скамейки, где сидел Дьякон, виднелась железная дорога, временами летели вагоны, до окон скрытые откосом, грязные, с разбитыми стеклами и ржавыми крышами. Близился полдень, огромное облако грозно упиралось в небосвод, доставая уже почти до середины.

Еще никогда Дьякон не чувствовал на себе такой тяжести. Это была тяжесть и отрадная, и угрюмая. За каких-то два года он поднялся среди Братьев головокружительно Еще шаг — и, кроме Отца, в их общине ему не будет равных. Но странно, с каждой ступенькой все меньше хотелось подниматься. Иногда приходила мысль: да хочет ли сам Отец быть Магистром? Магистр со всех сторон повязан. Он властитель, но он и раб. Всякое продвижение к вершине оказывалось одновременно схождением вниз, к несвободе…

Игуменья появилась внезапно, с боковой дорожки, бледная, взъерошенная. Ее матерчатые розовые туфли были в пыли, на правой сидело черное пятно. В руках у нее ворочался и глухо кричал долгожданный драгоценный сверток, она почти бежала, наклонясь и, видимо, едва удерживая его.

Дьякон вскочил. Они наскоро, кое-как перепеленали младенца — оказалось, что мальчик, — и Дьякон сунул в розовый искривленный плачем ротик смоченную в вине марлю. Младенец затих и почти тут же уснул.

— Кто взял? — спросил Дьякон и мощным картинным движением поправил свою черную суконную рубашку под широким кожаным ремнем.

— Не знаю, — сказала Игуменья. — Передала какая-то дамочка в атласных штанах. Ох, и намучилась я!

Ее лицо зарозовело, ярче проступили влажные зеленые глаза, она откинулась на спинку скамьи, проводя ладонями по вискам.

— Понимаешь, — сказала она, — Отец не может ослушаться воли тех, кто наверху, — она кивнула на сверток с мальчиком.

— Что? — удивился он. — Значит, тот Магистр, последний, исчез не по своему желанию?

— Его отозвали. — Она устало потянулась.

— Как — отозвали?

— Ну разве ж я знаю! — в ее голосе скрипуче скользнуло раздражение. — Приплод должен был быть из поповской семьи, а он не захотел или не сумел. Теперь он вообще ничто.

Дьякон тупо посмотрел в просвет отдаленной дорожки, где кое-как брел косматый старик. Его поразило даже не то, что дело с приплодом обстоит так серьезно, а то, что Отец, даже если бы захотел, теперь уже ничего не может изменить. Выходит, они все, как вон тот вагон на рельсах: сойти можно, только рухнув. Разве это по заветам Сатаны?

Пять минут спустя он взял такси, и они помчались в недальний пригород. Держать приплод дома было невозможно. В их-то коммунальной квартире, рядом с трагикомической ищейкой Варварой Алексеевной!.. Дьякон еще накануне, едва зашла речь, что приплод будут брать сегодня, подумал о попе-расстриге. Расстрига имел за городом домишко и с недавних пор — как умерла мать — жил там один. Он и сейчас еще не оставил церковь в покое. Свою былую причастность к этому грандиозному вместилищу елея он оттенил так, что бывшие его однополчане по Христову войску возненавидели его еще больше. В прихожей, едва войдешь, у него стоял для всеобщего обозрения стеклянный ящик, где располагались: дюжина крайних плотей Христа, хвост святого осла, везшего мессию в Иерусалим, голова петуха, кричавшего в тот момент, когда святой Петр отрекался от господа, полный сосуд египетской тьмы и коробочка с вздохом Иисуса. Расстрига с удовольствием демонстрировал эти предметы всем желающим, уверяя, что все подлинное. Да и крестился расстрига — а он крестился не только после еды, но и после того, как покидал постель с женщиной — крестился он на поставленную в углу метлу. Это был самый волшебный поп, каких только знал Дьякон.

Дом расстриги стоял возле шоссе. В кювете росли забрызганные автомобилями жестяные лопухи, узкий выщербленный тротуар был желто-красным от нанесенной на него ливнем глины, а в палисаднике неожиданные, фантастические полыхали тюльпаны.

Дьякон вышел, оставив Игуменью в машине. Окна были фиолетовы и глухи. Он позвонил. Дом стоял немой и недвижный. За спиной Дьякона, как внезапное лезвие по наждаку, проносились автомобили. Он позвонил еще раз и еще. Не слышалось в ответ ни звука. Дьякон прошел в палисадник, приник к окну. В дальней, выходящей окном в огород комнате раскачивалась, стоя на месте, огромная женщина с красным лицом и в расстегнутой кофте. Глухо, тупо, как из-под воды, бил магнитофон, а сбоку, выглядывая из-за двери, лежала на полу голая рука с зажатым в ней стаканом. Внезапно сам расстрига прыгнул на середину комнаты и, уперевшись головой женщине в спину, а руками ниже спины, пошел кругом, притопывая, приседая и одновременно поворачивая ее. Сделав оборот, он выпрямился и что-то радостно, оглушительно закричал — было слышно и отсюда, с улицы. Голая рука за дверью вздрогнула, стакан вывалился из нее и покатился. Расстрига пнул его в сторону и, взметнув согнутые в локтях руки, торжествующе захохотал. Женщина сдернула с себя кофту, оставшись в тугой розовой комбинации. Груди, раздавленные комбинацией в лепешки, грозно нацелились на расстригу огромными шоколадными зрачками. Расстрига пошел на нее, вздрагивая животом и хохоча.

Дьякон вернулся в машину.

— На Трехпрудную, — сказал, не глядя на Игуменью.

И она ничего не спросила, лишь, закрывая мальчишку от сквозняка, искоса посмотрела на него.

Сыто хрюкнул двигатель, таксист молодецки рванул руль и перевел рукоятку передач. Крутанулись и окне деревья, яркий клочок неба, сверкающий тюльпанами палисадник расстриги.

Какого шиша они сразу не подумали о запасных вариантах? Дьякон посмотрел на Игуменью и, встретив ее взгляд, отвернулся.

Не слишком ли она заботится о свертке?

Дьякону вдруг подумалось, что, прожив вместе два года, они никогда не заговаривали о детях. Впрочем, странно было бы совместить их сожительство с детьми.

Игуменья раньше его примкнула к клану. Когда он появился в предбаннике, в прихожей, она была уже среди Братьев. Однажды после мессы он подстерег ее за часовней. Это было против обычаев — ведь он стоял ниже ее. Магистру страшно не понравилось, и он, решив, то этим как бы возвращает власть правил, вскоре привел Игуменью в его комнатку — так она сама пожелала.