Святослав Логинов - Филолог Страница 8

— Вряд ли. Хотя, настоящее название руки должно происходить от глагола «брать», а тут совершенно другой глагол.

— Рыть, — подсказал невидимый голос. — На самом деле, рука это рыло.

— Нет, — возразил Верис, пытаясь подавить ощущение, что над ним смеются. — Рука — от глагола «рушить».

— Класс! — сказала Линда. — Завтра отращу когти и пойду рушить.

Завтрашнего дня для Вериса не было. Новенькая, не успевшая сложиться, жизнь рухнула как от удара когтистой руки. С вечера Верис напрасно ждал Линду, она не появилась. А когда Верис осторожно попытался нащупать её мысли, то сразу понял, где она, с кем и чем занята.

Линда не скрывала, что прежде Вериса у неё были мужчины. Напротив, она удивлялась, что Верис оказался невинным мальчиком. Тогда, всего сутки назад, Вериса ничуть не смущало прошлое Линды. Не пугало и то, что она много старше его. Когда живёшь неограниченно долго, сотня-другая лет не играет никакой роли. Линда была прекрасна и не растеряла живого интереса к жизни. Что ещё нужно человеку?

Всё, что было до их встречи, можно считать не бывшим. Для двоих время начало течение в ту секунду, когда Верис услышал: «Привет! Меня зовут Линда. А ты что здесь делаешь?»

Теперь время развернулось и ударило наотмашь, доказав, что оно было прежде и будет впредь. Давно сказано, что время лечит. Но лечит оно жестокими хирургическими методами, безо всякой анестезии ампутируя детскую наивность, иллюзии, юношеский максимализм. И лишь потом, годы спустя, милосердно накладывает на раны обезболивающую повязку амнезии.

Внепространственный канал захлопнулся у Вериса за спиной, и на этот раз он не оглянулся посмотреть, где был. Зачем? Во многом знании — многие скорби.

Все дороги ведут через Транспортный центр. Внепространственный канал можно пробить и собственными силами, но это трудно и требует много времени. А бессмертные не любят напрасно ждать.

Верис тоже не стал тратить время. Едва сканирующий луч коснулся тверди, способной удержать выход канала, Верис послал подтверждающий сигнал и ушёл по пробитой дороге, даже не полюбопытствовав, каково будет на новом месте.

Местечко оказалось неуютным. Карликовый планетоид с реденькой атмосферой, кружащий около чахлой звёздочки. Здесь не было ничего, кроме пыльных туманов. При малейшем дуновении массы истёртого в пудру песка поднимались в воздух и неделями висели грязной пеленой, прежде чем слабая гравитация заставляла пыль осесть. Углекислотная изморозь поскрипывала под ногами, отчего-то лишёнными копыт. «Хрусть-хрусть — ну и пусть. Что заслужил, то и получил. Раз так стало, то так мне и надо»

Если бы не собственная система безопасности, Верис не прожил бы здесь и секунды. Лёг бы на песок и смёрзся бы в комок. «Знай смётку, помирай скорчась», — сказал народ устами Владимира Даля.

Хрусть-хрусть — ну и пусть. Пусть — это когда на душе пусто.

Всякая тектоника умерла здесь миллиард лет назад, и, не найдя ни единого выпирающего из земли камушка, Верис уселся прямо на песок и приготовился вмерзать в углекислоту. Через несколько часов здесь и нашла его Линда.

— Уф, вот он где! А я не могу понять, что приключилось На таком расстоянии телепатия почти не берёт, чувствую только, что тебе хреновенько, вот я и примчалась. Что у тебя приключилось? Мамаша какую-нибудь новенькую пенку выдала?

Верис молчал, не желая бессмысленно тратить слова.

Линда присела рядом, замерла, вслушиваясь в сумбур, царящий в голове Вериса, и громко расхохоталась.

— Так это ты из-за меня?… Из-за того, что я с Томиком была? Ну, ты юморист! Ты бы сказал, что тебе эту ночь непременно со мной надо быть, думаешь, я бы не поняла?

— Ты же говорила, что меня любишь, — мёртвыми губами прошептал Верис.

— Ну, говорила, и что из того? По-твоему, я теперь должна только с тобой жить?

Верис молчал, лишь мысли медленно цедились, в безуспешных попытках понять смысл отзвучавших слов.

«Должна Корень „долг“ с чередующейся согласной „г-ж“. Долг — это то, что надолго. Должна пусть не навеки, не навсегда, но не на два же дня! Но не на»

— Ты ведь тоже говорил, что любишь меня, — напомнила Линда, — а если любишь другого, то радуешься, когда ему хорошо. А ты сбежал чёрт-те знает куда, заставил меня волноваться. Я решила, что тебя твоя мамаша похитила, и ринулась спасать.

«Похитить — взять хитростью. Если бы мама так умела, я бы и сейчас ничего не подозревал, думал — нелепая случайность, роковая ошибка. А слово „ошибка“ наверняка родственно слову „ушиб“. Один раз ошибся и остаток жизни — лечи синяки».

— Да не молчи ты! — рассердилась Линда. — Что ты сидишь, как прыщ на совести? Ну, что я такого сделала, скажи на милость?

— Неужели любовь — это когда можно спать с любым? — медленно спросил Верис.

— Я же не с любым, — удивляясь самой себе, принялась оправдываться Линда. — Томик, знаешь, какой законный парень!

Закон — то, что находится за коном, то есть, за пределом. Законность — синоним слову беспредел.

— Догадываюсь, — кивнул Верис.

— И что ты тогда дуешься, словно мышь на крупу?

— Я не дуюсь, — сказал Верис. — Я просто так не могу.

— Ахти, какие мы нежные! Погоди, лет за триста так друг другу успеем надоесть, упрашивать будешь, чтобы я кого-нибудь нашла.

Надоесть — императив «надо» и глагол «быть» в настоящем времени. Надо-есть А если в настоящем времени — «нет», то и надоесть не получится.

— Не буду упрашивать, — сказал Верис.

— Вот и ладушки. Пошли, нечего тут сидеть.

— Тебе сколько лет? — неожиданно спросил Верис.

— Двадцать восемь. Тоже, как видишь, немного. Но что будет через триста лет, всё равно знаю. А вот Томику — больше восьмисот. Критический возраст, между прочим. У многих интерес к жизни пропадает, никакая игра уже не радует, сидят на песочке, вот, вроде как ты, и носом сопят. Сами уже ничегошеньки придумать не могут, в лучшем случае, ждут, когда я или ты им новую игрушку подкинут. Знаешь, сколько их, отупелых? Так что тебя я в покое не оставлю. Рано расселся.

Расселся — сел широко, заняв слишком много места, или, заняв место, на которое претендуют другие. Как ни крути, сказано не о нём.

— Я не расселся. Я компактно сижу и никому не мешаю.

— Мне ты мешаешь! Усёк? Ещё не хватало, чтобы меня из-за тебя совесть мучила! Сейчас встанешь и, как миленький, начнёшь радоваться жизни.

Верис представил, как совесть хватает Линду и принимается её мучить, то есть, — размалывать в муку, мять и давить. Ему вовсе не хотелось, чтобы Линду давили, мяли и размалывали, но и радоваться жизни не получалось. Поэтому Верис спросил: