Харлан Эллисон - Дрейфуя у островков Лангерганса: 38°54′ северной широты, 77°00′73″ западной долготы Страница 8

— Готово, — повторил Виктор.

Всё произошло так быстро, что Талбо даже не заметил, как излучатель сделал своё дело.

— Это всё? — ещё раз спросил он.

Виктор засмеялся. А потом его смех заразил и всех остальных в лаборатории.

Техники цеплялись за приборы, по щекам Виктора текли слезы; вокруг Талбо бушевало всеобщее веселье, а он стоял возле крошечного неровного пятнышка на стекле и чувствовал себя умственно отсталым.

— Готово? — снова беспомощно произнёс он.

Прошло довольно много времени, прежде чем люди успокоились, и Виктор отвёл Талбо в сторону от огромного стекла.

— Дело сделано, Ларри, и мы можем продолжать. Ты замёрз?

Обнажённое тело Талбо было покрыто пятнышками мурашек, словно причудливым рисунком. Кто-то из техников принёс ему одежду. Он стоял и просто наблюдал.

Теперь он уже больше не находился в центре внимания.

Все смотрели на другой гразер и крошечное переливающееся пятно голографической пластины. На несколько мгновений напряжение отпустило участников эксперимента; сейчас на лицах опять появилось сосредоточенное, напряжённое внимание. Виктор надел на голову наушники, и Талбо услышал, как он сказал:

— Хорошо, Карл. Включайте на полную мощность.

Почти мгновенно лабораторию наполнил шум заработавших генераторов. У Талбо вдруг заболели зубы. Звук нарастал, превратился в невыносимый вой, а потом перешёл за порог слышимости.

Виктор махнул рукой своей помощнице — той, что находилась у усилителя, установленного за стеклянной пластиной. Она быстро наклонилась к окуляру проектора и включила прибор. Талбо не увидел никакого луча, зато услышал тот же тихий щелчок, что и прежде, затем раздалось негромкое гудение, и там, где он стоял несколько мгновений назад, в воздухе повисла голограмма, изображавшая обнажённого Ларри Талбо в полный рост.

Он вопросительно посмотрел на Виктора. Тот кивнул, и Талбо приблизился к призраку, попытался его коснуться, но рука прошла насквозь, подошёл поближе, заглянул в карие глаза, заметил поры на носу — даже зеркало не давало такого точного изображения. Его передернуло, точно кто-то коснулся души ледяной рукой.

Виктор разговаривал с тремя техниками-мужчинами, а через несколько минут они занялись изучением голограммы с помощью чувствительных приборов, оценивающих степень чёткости и сложности призрачного образа. Талбо наблюдал, зачарованный и напуганный. Ему казалось, что он вот-вот отправится в самое главное путешествие своей жизни; путешествие, добраться до конечной цели которого он так мечтал.

Один из техников махнул Виктору рукой.

— Чисто, — сказал он Талбо. А потом, повернувшись к девушке-технику, стоявшей возле второго усилителя, скомандовал: — Ладно, Яна, убирай его отсюда.

Девушка включила двигатель, проектор развернулся на резиновых колесах и откатился в сторону. Талбо стало немного грустно: его копия, обнажённая и беззащитная, задрожала и растаяла, будто утренний туман, исчезла в тот самый момент, когда девушка выключила проектор.

— Отлично, Карл, — говорил в это время Виктор, — теперь давайте стойку. Уменьшай отверстие и жди сигнала. — Потом, повернувшись к Талбо, он пояснил: — А вот и твой крошечный двойник, приятель.

Талбо почувствовал, что возрождается.

Другая женщина-техник вкатила стальную стойку высотой в четыре фута и поставила её в самом центре лаборатории — таким образом, что крошечная, блестящая игла, расположенная на верхней части стойки, касалась лёгкой зыби на стекле. Это и была самая важная стадия эксперимента. Создание голографического изображения в полный рост обеспечивало точность воспроизведения. Сейчас же наступил момент рождения живого существа, Лоуренса Талбо, обнажённого, размером с малюсенькую клетку, обладающего сознанием, опытом, воспоминаниями и желаниями настоящего Талбо.

— Карл, ты готов? — спросил Виктор.

Талбо не услышал ответа, но Виктор кивнул, словно прислушивался к чему-то.

— Отлично, убирайте луч! — скомандовал он.

Всё произошло так быстро, что Талбо почти ничего не заметил.

Микропионовый луч состоял из частиц в миллионы раз меньше, чем протон, чем кварк, меньше, чем мюон или даже пион. Виктор назвал эти частицы микропионами. В стене появилось отверстие, из которого вырвался луч, прошёл сквозь голографическую рябь в стекле и снова исчез, когда отверстие в стене закрылось.

Всё это заняло миллиардную долю секунды.

— Готово, — объявил Виктор.

— Я ничего не вижу, — сказал Талбо и тут же понял, каким дураком, вероятно, кажется этим людям. Естественно, он ничего не видел. Потому что видеть было нечего… невооружённым глазом.

— Он… он там?

— Ты там, — поправил его Виктор.

Учёный махнул рукой одному из лаборантов, который стоял у стены возле стеллажа с инструментами и приборами в коробках, и тот поспешил к нему с небольшим, аккуратным микроскопом в руках. Он каким-то непонятным Талбо образом прикрепил микроскоп к верхней части стойки, а потом отошёл в сторону.

— Вторая часть твоей проблемы решена, Ларри, — сказал Виктор. — Иди, взгляни на Лоуренса Талбо.

Лоуренс Талбо подошёл к микроскопу, настроил его таким образом, чтобы была видна блестящая поверхность крошечной иглы, и увидел себя, уменьшенного до невероятных размеров.

Он смотрел сам на себя. Он себя узнал, хотя видел только огромный карий глаз циклопа, взирающий на него с поверхности гладкого стеклянного спутника, заслонившего небеса Лоуренса Талбо.

Он помахал рукой, глаз моргнул.

«Начинается», — подумал Талбо.

Лоуренс Талбо стоял у края огромного кратера, являвшегося пупком Лоуренса Талбо.

Заглянул в бездонную пропасть, где останки пуповины образовывали петли и бугры, гладкие, исчезающие в непроглядном мраке. Он стоял, приготовившись начать спуск, и вдруг ощутил запах собственного тела. Сначала пот, а потом и те запахи, что поднимались изнутри: аромат пенициллина, словно ты кусаешь фольгу больным зубом; меловой дух аспирина защекотал волоски в носу, будто озорник решил помахать в воздухе тряпкой, которой только что вытирал классную доску; вонь гниющей еды, переваренной и уже превращающейся в отходы. Все эти запахи, словно симфония чёрных тонов, рождались в его теле.

Талбо уселся на круглый край пупка и скользнул вперёд. Перескочил через какой-то выступ, пролетел несколько футов, снова заскользил, уносясь в темноту. Падал он совсем недолго и наконец наткнулся на мягкую, податливую, немного пружинящую поверхность, где был перевязан пупок. Темноту на дне пропасти неожиданно разрезал ослепительный луч света. Прикрыв глаза ладонью, Талбо посмотрел вверх, на небо. Там, ярче, чем тысяча сверхновых, сияло солнце. Виктор передвинул хирургическую лампу, чтобы помочь ему. Пока у него ещё была такая возможность.