Елизавета Абаринова-Кожухова - Недержание истины Страница 8

— Стало быть, Щербина сознался и надобность в вашей дедукции отпадает? — не без доли ехидства спросила баронесса Хелен фон Ачкасофф.

— Сознался не Щербина, а Сальери, — усмехнулся Дубов. — К тому же от только влил яд в стакан, а настоящий виновник — тот, кто дал ему этот яд и внушил, что он должен отравить, а Грымзина ли, Моцарта ли, не суть важно. Нет-нет, я не имею в виду Святославского — похоже, что он и сам, подобно Щербине, оказался невольной марионеткой в руках искушенного манипулятора. Так что следствие еще впереди…

Полеты дедуктивной мысли прервал шум со стороны входной двери — это в залу протискивались прибывшие одновременно две бригады: подкрепление из милиции и морговские санитары.

Два милиционера по приказу Столбового тут же взяли под конвой Святославского, а два других, взобравшись на сцену, стали дежурить возле рояля, за которым Щербина продолжал с отрешенным видом что-то наигрывать.

А санитары тем временем принялись укладывать на носилки то, что еще несколько минут назад было банкиром Грымзиым. Хлопотавший возле них Серапионыч заметил, что у покойника раскрылся один глаз.

— Нехорошая примета, — озабоченно пробормотал доктор и попытался закрыть глаз банкира, но тот открылся вновь, а за ним и второй.

— Что за черт, — нахмурился Серапионыч, и в этот момент покойник приподнял голову.

— Живой, елки-моталки, — дыхнул перегаром один из санитаров. — Ну, доктор, вы, блин, даете!

— Да, факт летальности оказался несколько преувеличен, — вынужден был признать доктор. И распорядился: — Однако заберите пациента, окажем ему последнюю помощь… То есть скорую, — поспешно поправился Серапионыч.

Санитары подхватили носилки с Грымзиным и понесли их к дверям. Рядом семенил Серапионыч и на ходу пытался поставить диагноз.

— Все свободны, — распорядился инспектор Столбовой. Публика с явным облегчением потянулась к выходу. — А вас, господа, я попрошу остаться, строго добавил Егор Трофимович, обращаясь уже к Щербине и Святославскому. Первый по-прежнему «терзал расстроенный рояль», а второй подбоченясь стоял между двух милиционеров, и весь вид его словно говорил: «Вяжите меня, больше ничего не скажу!»

— Ну и что вы теперь скажете? — не без некоторой подколки спросила баронесса.

— Неужели яд оказался просроченным? — растерянно проговорил Дубов. Знаете, поначалу я больше всего грешил на доктора — он ведь в силу профессии и в ядах лучше других разбирается, да и разговор на Сальери навел. Но теперь главным подозреваемым становитесь вы, уважаемая госпожа Хелена!

— Почему именно я? — возмутилась госпожа историк.

— Вы очень уж ярко расписывали яды эпохи Борджиев и Медичей, усмехнулся детектив. — А теперь решили воспользоваться их рецептами.

— Если бы я ими воспользовалась, то яд бы не дал осечки, — с едкой учтивостью возразила баронесса.

— Не скажите, баронесса, не скажите, — покачал головой детектив. — Да, для своего времени эти яды действовали безотказно. Но тогда человечество еще не знало всяких там гербицидов, пестицидов и выхлопных газов. А в наше время люди настолько пропитаны этой гадостью, что ядом каких-то Медичей их уже не возьмешь.

— Ну и шуточки у вас, Василий Николаевич, — пробурчала баронесса.

— В каждой шутке есть доля шутки, — афористично заметил Дубов.

Вялую пикировку детектива и историка прервало появление Серапионыча. Вопрошающие взоры немногочисленных оставшихся в обеденном зале устремились к доктору.

— Все, кризис миновал, — сообщил Серапионыч. — Жить будет.

— Сорвались ваши гнусные замыслы, — ехидно бросил Егор Трофимович в сторону Щербины и Святославского. — Господин Грымзин остался в живых.

Щербина на миг прервал игру:

— Ну и пускай себе живет на здоровье. Главное — Моцарт мертв. Ха-ха-ха! — И Щербина взял бравурный аккорд.

— Ничего не сорвались! — возмутился Святославский. — Наконец-то дан ответ на вопрос, занимавший человечество два века, и теперь потомки Сальери могут не подавать в суд на Пушкина — ничего не выйдет!

— Слава богу, с Грымзиным все обошлось, — приземлился доктор за столик рядом с Дубовым и баронессой. — А вот со Щербиной, чувствую, придется повозиться…

— Владлен Серапионыч, так что это все-таки было — отравление или что-то другое? — окликнул доктора инспектор Столбовой.

— Самое что ни на есть отравление, — подтвердил доктор. — Комплексным обедом. Его же здесь готовят из таких отходов, которые и свиньи не едят! Ну ничего, промывание желудка дало положительный результат.

— Не гонялся б ты, банкир, за дешевизной, — негромко проговорил один из милиционеров.

— Ну, коли так, то арест отменяется, — распорядился инспектор. — А вот руководством ресторана займемся всерьез…

— А лично я всерьез займусь историко-драматургическим экспериментированием, — вдруг заявил Святославский. — Завтра же реконструирую ситуацию с Борисом Годуновым. Надо бы заранее наметить, кто будет Борисом, а кто — царевичем Димитрием…

— Да-да, это же очень интересно! — с жаром подхватила баронесса. — Тем более что эпоху Бориса я знаю гораздо лучше, чем времена Моцарта и Сальери.

— С точки зрения криминалистики это весьма занимательно, — поддержал Дубов. — Как зарезать царевича таким образом, чтобы все подумали, что он закололся сам, по неосторожности? И как потом выяснить, что же в действительности было — несчастный случай или замаскированное убийство?

— Вот вы и будете царевичем Димитрием, — неожиданно предложил Святославский. — Да не беспокойтесь, Василий Николаевич, здесь все ножи тупые, так что до смертоубийства дело не дойдет. — И, подумав, режиссер глубокомысленно добавил: — Я так надеюсь.

— А, делайте что хотите, — пробурчал инспектор Столбовой. — Только без меня.