Ник Горькавый - Теория катастрофы Страница 81

— О каких людях он говорит? — спросила Никки.

— О Бенджамене Ферри, создателе универсальной вакцины — она так и не была разработана, — и Джеймсе Сороше, компьютерном гении, который развивал новые принципы работы киберинтеллекта. Я не могу уверенно сказать, из-за какой конкретно работы он попал в список. Но понятно, почему он был убит — он был слишком независим, чтобы работать на любого босса. За последующие три года были убиты ещё пятеро из списка-88... включая моего отца и Юра Торага...

Я решил уйти из «ЗороастрИнк». Меня уговаривали остаться — причём делали это с таким напором, что моё желание покинуть центр лишь окрепло. Ряд университетов и компаний уже пригласили меня на работу, и я покинул Дарнеги-центр, где проработал восемнадцать лет. Через неделю на мой автомобиль налетел кибер-грузовик, потерявший управление. Натали погибла, я получил множественные переломы, но выжил.

Никки перевела расширенные глаза на друга. Он не отрывал взгляда от экрана, и в его глазах горел мрачный огонь.

Выбравшись из больницы и убедившись в неспособности полиции раскрыть убийство Натали, я немедленно улетел на Луну — на самую глухую обсерваторию, объявив о прекращении занятий социологией. Вопрос о продолжении научной работы не стоял, мне нужно было спасать сына.

На Луне я продолжал работу — в полной тайне и в отрыве от коллег. Мне удалось создать совершенно новую математическую модель социопрогнозирования. По моим оценкам, такая модель позволит заглянуть в будущее на сто пятьдесят лет и составить список около трёхсот наиболее важных технологий, включая практически все идеи 4-го уровня.

Но на обсерватории, без мощного компьютера, я не могу создать работающую социомодель. И самое главное: мир разделен на два конкурирующих аттрактора цивилизационного влияния. Если любой из этих центров заполучит методику управления будущим, то он захочет изменить его в свою пользу, что приведёт к монополии на власть и мировой диктатуре.

Поэтому моя новая книга остаётся в секрете. Мне дорого обошлось нежелание делиться полученными результатами. Как быстро другие исследователи получат мировые социоуравнения независимо от меня? Не знаю. Уничтожить свою работу я тоже не вправе, — тогда может исчезнуть тот малый шанс на спасение человечества, который заключается в том, что третья, более объективная сила, возьмёт мою методику в руки и сумеет реализовать будущее, благоприятное для всех людей.

Откуда возьмётся эта третья сила? Как она сумеет ужиться с двумя уже имеющимися полюсами политической силы?

Я не знаю.

Сумеет ли она найти «решение положительного будущего»? Сумеет ли создать условия, необходимые для спасения нашего мира?

Я не знаю.

Эти мысли гнетут меня, постоянно. В доме мудрого много печали.

Мы подошли вплотную к критической точке, за которой простирается море глобальных кризисов и чёрной ненависти. Мои уравнения — лишь проект тонкого моста над бездной. Кто-то должен построить его. Кто? Как?

Не знаю. Не знаю.

Среди возможных будущих дорог все идут вниз — в пропасть — и лишь одна карабкается вверх.

Эта узкая дорога — единственная наша надежда.

На этом файл заканчивался.

— Сто пятьдесят лет и триста технологий! — воскликнула Никки. — Твой отец просто гений. Не зря он попал в список-88.

— Ты понимаешь, что означает это письмо? — спросил угрюмый Джерри. — Именно отец составил список-88, который погубил его самого и маму, а также других людей, включая Юра Торага, марсианского геолога. И твоих родителей тоже...

Никки нахмурилась и сказала:

— Я не считаю, что твой отец несёт ответственность за эти смерти. Список можно было использовать во благо, а можно было — во зло. Только на «ЗороастрИнк», а вернее, на её тайном владельце, лежит ответственность за гибель и наших родителей, и остальных учёных...

— Но если бы не этот проклятый список, мои и твои родители были бы живы...

— Ты не должен так думать, Джерри.

Юноша вздохнул:

— Знаешь, кто является третьей силой, о которой думал отец?

— Нет.

— Ты.

— Глупости.

— Не трусь, тебе всё равно деваться некуда. — Джерри продолжал хмуриться.

— Не верю. В любом случае — не «я», а «мы»... — И Никки тоже нахмурилась.

Между нами говоря, ничего хорошего в том, чтобы быть мировой силой, нет.

Среди содержимого кристалла, найденного в медальоне, оказались семейные фотографии, деловые письма, а также наброски работ, которые когда-то отец Джерри планировал завершить и опубликовать, но, когда со смертью жены размеренная жизнь учёного рухнула, эти мысли так и остались в виде кусочков. Юноша внимательно и взволнованно перебирал всё, что когда-то принадлежало отцу, а теперь оказалось, как это ни больно осознавать, исключительно в Джерриной собственности и ответственности.

Один из отцовских файлов особенно заинтересовал юношу. Там отец вёл хронику текущей работы. Он внимательно следил за мировыми событиями, надиктовывал компьютеру соображения, приходящие в голову, упоминал свои наблюдения в полярной обсерватории.

Джерри долго брёл по скупому дневнику отцовской жизни, редко оживлявшейся звонками друзей и прилётами почтовой ракеты.

В конце файла обнаружилась запись видеозвонка... от профессора Тхимсота! Всего за три месяца до гибели обсерватории.

Оказывается, отец и Тхимсот действительно хорошо знали друг друга и даже работали вместе в Дарнеги-центре.

Позвонив, Тхимсот разлился соловьём о том, как он рад видеть старого друга, который стал отшельником и не звонит коллегам-социоматематикам.

— Я уже не занимаюсь социоматематикой, — сказал прохладно отец.

— Зато она продолжает заниматься мной! Я не могу с ней так легко расстаться, она всё ещё меня кормит, — сказал со смешком Тхимсот. — Мне позарез нужна твоя консультация. Вопрос жизни и смерти! Помоги, пожалуйста.

Отец пожал плечами:

— Какой от меня прок? Я давно не слежу за научными новостями...

— Ну-ну, не скромничай, — засмеялся Тхимсот и блеснул очками со спрятанными за ними глазами неуловимого цвета. Он заговорил с отцом о своём последнем проекте, о тех трудностях, которые они испытывают при составлении и решении социоуравнений для хаотических общественных систем.

Отец слушал заинтересованно, хотя комментировал кратко. Но постепенно он увлёкся, и разговор принял более оживлённый характер. Отец был учёным, которому не давали заниматься делом его жизни, любимой научной темой, — как тут удержаться и не разговориться с давним соавтором и коллегой, вывалившим ворох последних новостей?