Юрий Брайдер - Особый отдел и око дьявола Страница 81

Кондаков стал велеречиво объяснять, какие растирания, компрессы и упражнения следует применять, дабы искалеченная конечность вновь приобрела былую ловкость и силу (а в том, что оные прежде присутствовали, сомневаться не приходилось).

При этом фельдшер совершенно не уловил момента, когда эта самая рука, над которой он чуть ли не слёзы лил, внезапно ухватила его за глотку, причём так цепко, что на волю не смог вырваться даже болезненный стон.

Кондаков беспомощно забился в железных тисках, чувствуя, что язык вылазит на грудь, а глаза — на лоб. Сейчас в его распоряжении находился только маленький никелированный молоточек да дурацкая деревянная линейка. Воздетый могучим усилием вверх (тракторист, бессмысленно пялясь на него, уже сел), он не мог дотянуться ни до пистолета, ни до скальпеля, оставшихся в брючных карманах.

Попытка нанести разящий удар линейкой закончилась крахом. Её конец угодил трактористу не в глаз, а в зубы, и, резко мотнув головой, тот отшвырнул надгрызенную деревяшку прочь.

Даже сейчас Кондаков помнил очень многое из криминалистики, следственной практики, диверсионного, подрывного и разведывательного дела, но все эти знания, за которые вражеские спецслужбы, наверное, готовы были отвалить немалые деньги, не могли спасти его от смертельного захвата простого деревенского тракториста.

Впрочем, где-то в подсознании гвоздём засела мысль: «Выход есть, и ты о нём прекрасно знаешь».

Более того, воспалённый разум услужливо подсказывал, что это спасительное знание как-то связано с буквой «а». Но как? Аборт, абсцесс, акушерка, альвеола... Все термины, приходившие на память, почему-то относились к медицине, но казались совершенно бесполезными... Амбулатория, анализ, анальгин, анальный, анатомия... Вот оно! Перед тем, как оказаться в Чарусе, он проходил в Москве краткосрочные (всего два-три дня) фельдшерские курсы.

Анатомия! Кости. Мышцы. Сгибатели-разгибатели. Нервные волокна. Нервные сплетения...

Уже теряя сознание, Кондаков ударил молоточком по локтевому нерву тракториста, в то самое место, где он выходил на поверхность кости и был чрезвычайно чувствителен.

Железная хватка сразу ослабла, и пальцы разжались. Прежде чем провалиться во мрак забытья, Кондаков успел нанести завершающий удар в шейное сплетение, называемое ещё «дыхательным» — возможно, потому, что человек, получивший сюда даже слабый тычок, потом вынужден был учиться дышать по-новому.

Пётр Фомич был уже стар и не так крепок, как прежде, но длительное воспитание на примерах рядового Матросова, капитана Гастелло и политрука Клочкова не прошло даром. Ведь те, если верить историям, столь же легендарным, как и подвиг Муция Сцеволы, боролись не только до самого конца, но и за его гранью...

К счастью, Кондаков пришёл в сознание чуть раньше тракториста и успел связать его прочным резиновым жгутом.

Находясь среди школьников, Людочка была практически неуязвима. Пацаны и девчонки, ещё не успевшие подпасть под власть дьявольского ока, но уже сплочённые Ваней в единый коллектив, служили для неё надёжной защитой.

В третьем часу дня (как раз в это время Цимбаларь сражался с Парамоновной) она решила сварить на ужин чего-нибудь вкусненького, но в доме, как назло, не нашлось и кружки воды. Ваня со своей компанией куда-то запропастился, и девушка, взяв лёгкое пластмассовое ведро, направилась на реку, что прежде делала уже неоднократно.

В отличие от Кондакова, Людочка никаких особых предосторожностей не предпринимала, надеясь больше на свою удачу и резвость. Лишь оказавшись за околицей, она машинально подумала, что время для дальней прогулки выбрано не самое удачное.

К реке вела торная дорога, проложенная радениями Вальки Деруновой. Ходить за водой стало легче, зато зачерпывать её — труднее. После того как полынья сделалась доступней даже для детей, её диаметр резко сократился — ведро кое-как ещё пройдёт, а пятилетний карапуз, обременённый самодельным тулупчиком, застрянет. И пока, слава богу, обходилось без несчастных случаев.

Разбив молодой ледок, Людочка набрала воды, однако в ней оказалось слишком много неизвестно откуда взявшегося мусора. Она собралась зачерпнуть снова, но увидела приближающихся людей. Поставив на боевой взвод пистолет, находившийся, как обычно, в песцовой муфточке, девушка отступила с их пути.

Это были рыбаки — отец и сын, — возвращавшиеся с подлёдного лова. Промысел они вели с помощью двух длинных и узких прорубей, сделанных в речном льду, — в одну сеть запускали, а из другой вытаскивали. Такая работа не умиротворяла, а, наоборот, выматывала.

Оба рыбака устали, замёрзли и проголодались. Вся их добыча состояла из десятка некрупных сигов, которые нёс на кукане мальчик, кстати говоря, учившийся у Людочки. Отец шагал следом, вскинув на плечо тщательно сложенную сеть. Даже на морозе она пахла рыбьей чешуёй и водорослями.

Дождавшись, когда рыбаки отойдут на безопасное расстояние, Людочка снова наклонилась к полынье, но в тот же момент на нее упало что-то холодное и мокрое, но почти невесомое. Теперь она видела мир уже не таким, как прежде, а словно бы сквозь редкую вуаль.

Ещё не до конца осознав случившееся, девушка попыталась освободиться от этого нежданного подарка и почти сразу же запуталась в прочном ячеистом полотне, изготовленном в далёком Китае специально для браконьерских нужд.

А произошло вот что: рыболов, преспокойно проследовавший мимо насторожившейся учительницы, внезапно обернулся и с расстояния в десять-пятнадцать метров ловко метнул свою сеть, будто бы перед ним был не живой человек, обладающий всеми гражданскими правами, а стая лососей, играющая на речном перекате.

Людочка уже не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Потеряв равновесие, она упала на заснеженный лёд, по-прежнему прижимая к себе пустое ведро и муфту с пистолетом.

— Батя, ты ошалел! — взвыл мальчишка. — Тебя же засудят! В тюряге сгниёшь!

Что-то затрещало — по-видимому, сын, пытаясь остановить повредившегося умом отца, ухватил его за одежду, но хрясткий удар положил конец этому благому начинанию, и мальчик, поскуливая, как кутёнок, смылся от греха подальше.

Его исчезновение даже обрадовало Людочку, которая теперь с чистой совестью могла стрелять на поражение. Вот только давалось это с великим трудом — пистолет вместе с правой рукой был намертво примотан к груди, и, дабы направить ствол куда следует, приходилось червяком извиваться на льду.

Первая пуля не то чтобы прошла мимо цели, а вообще улетела в противоположную сторону. Грохот выстрела ничуть не испугал рыбака — скорее всего он был уже не хозяин самому себе. Рывком приподняв девушку, беспомощную, словно куль соломы, он стал совать её головой в прорубь.