Айзек Азимов - Немезида (пер. Ю.Соколов) Страница 84

Глава тридцать третья

РАЗУМ

Эугения Инсигна выглядела мрачной.

– Марлена, неужели ты опять собралась выходить?

– Мама, – устало, но терпеливо сказала Марлена, – ты говоришь так, словно я решилась на это минут пять назад. А я давно уже тебе говорю, что там – на Эритро – и собираюсь остаться. Я не передумала и не буду менять свое решение.

– Да, ты уверена в своей безопасности, конечно, пока ничего с тобой не случилось, но…

– На Эритро я в безопасности. Меня тянет к ней. Дядя Сивер это понимает.

Эугения посмотрела на дочь, хотела возразить, но лишь покачала головой. Если Марлена решила, ее не остановить.

На Эритро потеплело, подумала Марлена, немножко потеплело, и ветерок стал таким приятным. Серые облака шествовали по небу, пожалуй, немного быстрее и, похоже, стали гуще.

Дождь предсказывали только на завтра, и Марлена подумала, что неплохо будет выйти под дождь и посмотреть, как покроется рябью ручей, как станут мокрыми камни, как раскиснет земля под ногами.

Она остановилась у плоской скалы возле ручья. Погладила камень рукой и осторожно села, глядя, как между валунами, выступающими со дна, бурлит вода. Наверное, дождь похож на душ, решила Марлена.

Такой здоровенный душ со всего неба, от которого нигде не спрятаться. Интересно, а не захлебнешься ли?

Нет, едва ли. На Земле дожди шли часто, и она что-то не слышала, чтобы люди тонули. Нет, это должно быть похоже на душ. А под душем можно дышать.

Правда, дождь будет прохладным, а она предпочитала горячий душ. Марлена лениво задумалась. Здесь, снаружи, было так спокойно, мирно, никто не смотрел на нее, не нужно было толковать жесты, гримасы и телодвижения. Как хорошо, что можно этого не делать.

Интересно, какой будет вода? То есть дождь. Наверное, такой же теплой, как сама Немезида. Конечно, она промокнет, а когда выходишь из душа, то сразу делается холодно. Кстати, дождь промочит и ее одежду.

Но это же глупо: одетой стоять под дождем. Ведь в душ входишь без всякой одежды. Значит, когда пойдет дождь, можно будет раздеться. Пожалуй, это разумно.

Только куда девать одежду? Когда идешь в душ, то оставляешь одежду под присмотром уборщицы. На Эритро ее можно спрятать под валуи или сложить из камней маленький домик, чтобы в дождь оставлять в нем одежду. В конце концов, зачем вообще одеваться, если идет дождь?

А когда солнечно?

Конечно, в холод одеваться придется – а когда тепло?

А почему люди носят одежду на Роторе, где всегда тепло и сухо? Правда, в бассейнах все ходят раздетыми. Марлена вспомнила, как молодые ребята охотно скидывают с себя почти все и не спешат одеваться.

А такие, как она, не любили раздеваться на глазах у всех. Быть может, поэтому люди и носят одежду? Чтобы скрывать тело?

Почему у разума нет формы, которую можно выставить напоказ? Только поступки, которые не нравятся людям. Им приятно смотреть на красивые тела, а от красивой души все воротят носы. Почему?

Но здесь на Эритро, где никого нет, она может раздеться, освободиться – и никто не станет тыкать в нее пальцем и посмеиваться.

Она может сделать что угодно – ведь перед ней целый мир, пустынный, спокойный, он словно мягким одеялом накрывал ее своим безмолвием.

Она чувствовала, что расслабляется. Какая тишина.

Тишина.

Она выпрямилась. Тишина?

Она готова была снова услышать голос. Больше она не будет кричать, не будет пугаться, Так где же этот голос?

И словно в ответ на ее безмолвный зов:

– Марлена!

Сердце ее подпрыгнуло.

Но она сразу взяла себя в руки. Нельзя обнаруживать испуга. И, оглядевшись вокруг, Марлена очень спокойно спросила:

– Где ты, скажи?

– Не нужно… нужно… тря-трясти воздух… говорить…

Голос принадлежал Ауринелу, но он не говорил, как Ауринел. Казалось, что невидимому собеседнику слова даются с трудом, но вот-вот дело пойдет на лад.

– Пойдет на лад, – подтвердил голос.

Марлена ничего не сказала. Просто подумала:

– Можно не говорить. Я должна только думать.

– Тебе нужно лишь приспособиться. У тебя получается.

– Но я слышу твои слова.

– Я тебе помогаю – и тебе кажется, что ты меня слышишь.

Марлена осторожно лизнула губы. Нельзя бояться, нужно оставаться спокойной.

– Бояться нечего… некого, – произнес голос, но он уже не был совершенно похожим на голос Ауринела.

– Ты ведь все слышишь, не так ли? – мысленно спросила Марлена.

– Это смущает тебя?

– Да, смущает.

– Почему?

– Я не хочу, чтобы ты все знал. Я бы хотела кое-что оставить для себя.

Она попыталась не думать, что такую же реакцию сама вызывала у окружающих, Но она знала, что мысль нельзя спрятать, и попыталась просто ни о чем не думать.

– Но ты устроена не так, как другие.

– Не так?

– Твой разум. Другие… перепуганные… кривые. А твой… великолепен.

Снова облизнув губы, Марлена улыбнулась. Если здесь видят ее разум, значит, он и вправду великолепен. Она немножко загордилась и с сожалением подумала о девицах, в которых нет ничего красивого, кроме внешности.

Голос внутри нее произнес:

– Эту мысль следует отнести к личным?

У Марлены едва не вырвалось:

– Да-да, конечно.

– Я могу уловить разницу и на личные мысли не стану реагировать.

Марлена жаждала похвалы.

– А много умов ты встречал?

– После вашего появления здесь, лю-ди, я ощутил многие умы.

Голос не уверен, то ли слово произнес, подумала Марлена. Голос не реагировал – Марлена удивилась. Удивление – чувство личное, но она его сейчас не считала таковым. Значит, личное остается личным независимо от того, что она об этом думает. Разум сказал ей, что чувствует разницу. Она сказывалась в облике мыслей.

Голос не отреагировал и на это. Придется спросить, показать, что это не личная мысль.

– Пожалуйста, а на облике мыслей это сказывается?

Пояснять не пришлось. Голос знал, о чем она спрашивает.

– Видно по облику, все видно по облику – так хорошо устроен твой разум.

Марлена замурлыкала про себя. Свою похвалу она получила. Значит, следует вернуть комплимент.

– Выходит, твой разум тоже превосходно устроен?

– Он отличен от твоего. Он протяженный. Он простой в каждой точке, но, если точки собрать вместе, он становится сложным. Твой разум – сложный от начала. В нем нет простоты, но ты отличаешься от подобных тебе. Другие умы такие искривленные, с ними нельзя войти в перекрестное соприкосновение, нельзя общаться. А если попробовать их изменить, они гибнут – такой уж хрупкий ваш разум. Я об этом не знал. Я не хрупок,

– А мой разум хрупкий?

– Нет, он приспосабливается.

– Ты пытался вступить в общение с другими?