Александр Мирер - Дом скитальцев Страница 9

– В конце концов неважно, как оно действует, – сказала Анна Егоровна. – Мне что важно: форма очень уж странная. Смоделировано отнюдь не под человеческую кисть. Простая палка. Ни ручки, ни приклада... Антабок этих ваших нету, придела...

– Анна Егоровна, – сказал Сур, – именно на эти странности я вам и указывал в начале разговора.

– Вы думаете... – сказала она.

Сур кивнул несколько раз. Теперь я не выдержал и влез в разговор:

– Марсианское оружие бластер! Видели, как пыхнуло? Аннигиляционный разряд, вот что!

– Ну, пусть марсианское, – сказала она. – Я не люблю оружия, следопыты. Слишком хорошо знаю, как плохо оно соотносится с человеческим организмом. Товарищ Габриэлян, я хотела бы забрать этот властер с собой, в район. Для убедительности. Да и одного из мальчиков. Лучше этого. – Она показала на меня. – Второй пригодится здесь, вы совсем задыхаетесь. Властер придумали!...

– Бластер, – поправил я.

– Бластер, властер... – проворчала Анна Егоровна. – Пакость! Что-то у меня было противоастматическое, для инъекций...

Она нагнулась к своему чемоданчику, откинула крышку. Сур рассматривал бластер, направив его кристалл в потолок. Вдруг докторша тихо проговорила: «Ого!», очутилась около Рубченко, тронула его веко и молниеносно нагнулась к груди. Мы вскочили. Анна Егоровна тоже встала. Лицо у нее было красное, а глаза сузились. Она сказала:

– Сердце бьется нормально. Он ожил.

Ну, это было чересчур... Ожил! Степа и тот попятился в угол, а у Сурена Давидовича начался сердечный приступ. Анна Егоровна «вкатила ему слоновую дозу анальгина», потом занялась «бывшим покойником» – это все ее выражения, конечно. Движения у нее стали быстрые, злые, а голос совершенно хриплый и басистый. Раз-раз! – она выслушивала, выстукивала, измеряла, а бедный Сур смотрел изумленно-радостными глазами из-под бинтов. Вот уж было зрелище! А время только подбиралось к двенадцати, понимаете? За четыре часа разных событий накопилось больше, чем за двадцать шесть лет – сколько мы со Степаном вдвоем всего прожили. Едва Сур немного оправился, докторша приказала запаковать бластер для дороги. Я принес из мастерской футляр для чертежей, забытый кем-то из студентов, – коричневая труба такая разъемная и с ручкой сбоку. Сур обмотал бластер ветошью, опустил его в трубу, плотно набил ветошью, как пыж, поверх бластера и закрыл крышку. Она была свободная

– Сур подмотал лист бумаги. Мы помогали. Докторша в это время еще возилась с Павлом Остаповичем. Ему тоже забинтовала голову; бинтов пошло меньше, чем на голову Сурена Давидовича. Оказывается, ухо забинтовать труднее, чем лоб с затылком.

– Ну, я готова, – сказала Анна Егоровна. – Раненому ухода не требуется.

– Она посмотрела на Степкино лицо и пробасила: – Дьявольщина! На выходном отверстии уже соединительная ткань.

Для нас это была китайская грамота. Сур спросил:

– Доктор, вы не ошибались, когда установили... Гм...

– Смерть? Голубчик, это входит в мой круг специфических навыков. – Она язвительно ухмыльнулась. – Но предположим, я ошибалась. Бывает. А вот чего не бывает: за сорок минут, прошедших от одного осмотра до другого, свежая рана приобрела вид заживающей, трехдневной давности. Поняли?

– Нет, – сказал Сурен Давидович.

– Признаюсь, и для меня сие непонятно. Да, вот еще, посмотрите...

Мы придвинули головы. На клочке марли докторша держала овальный кусочек такого же материала, из которого был сделан бластер. Серый с зеленым отливом или зеленый с серым – он все время менялся и был похож на травяного слизняка.

– Это было прикреплено к твердому небу раненого, вдоль.

– Как прикреплено? Боже мой... – простонал Сур.

– На присоске. У вас найдется коробочка?

Степка нырнул под стол, выудил пустую коробочку из-под мелкокалиберных патронов. «Слизняк», положенный на дно, сразу прихватился к нему – прилип.

– Оп-ля! – сказала Анна Егоровна. – Класть в вату не требуется. Прячь в карман, Алеша. Через пять минут я подгоню машину.

Я спрятал «слизняк» в карман. Докторша пожала руку Сурену Давидовичу:

– Ну, держитесь. Учтите, спустя полчаса он может и подняться. Честь имею...

– Какая женщина! – потрясенно сказал Сур. – Гвардейцы, вы познакомились с русской Жанной д'Арк!

В этот момент на меня накатило. Если с вами не случается, так вы и не поймете, как накатывает страх в самое неподходящее и неожиданное время. До пятидесяти пяти минут двенадцатого я не боялся, а тут меня затошнило даже. Мы со Степаном привыкли всегда быть вместе. И вдруг – уезжать. Я сказал:

– Не поеду никуда.

– Вот еще какой! – сказал Степка.

– Почему я должен ехать? Я останусь с Суреном Давидовичем!

– Ты лучше расскажешь, у тебя язык хорошо подвешен, – уговаривал Сур.

– У всех подвешен! – отругивался я. – Не поеду!

– Боевой приказ, – сказал Сур. – Выполняй без рассуждений.

Я вздрогнул. У моей ноги заговорил очень тихий, очень отчетливый голосок:

«Пятиугольник двести! Вернись к „посреднику“».

Пауза. Потом снова:

«Пятиугольник двести! Вернись к „посреднику“».

Степка зашипел:

– Рация. Понял? Федька с поляны докладывал. Понял? Опять геометрия – пятиугольники!

Я выудил эту штуку из кармана. Она пищала:

«Пятиугольник двести, отвечай».

И сейчас же на полтона ниже:

«Пятиугольник, говорит Угол третий. Я иду к тебе».

– Киселев, – с тоской произнес Сур. – Ну ладно, Киселев...

Его обмякшая фигура вдруг распрямилась. Он выдернул из шкафа боевой пистолет «Макарова», сунул за пазуху, запер шкаф, оттиснул печать на дверце, ключи бросил Степке, выхватил у меня «слизняк» и переложил его в железную коробочку из-под печати, сунул ее в мой нагрудный карманчик и рявкнул еще неслыханным нами голосом:

– Алексей! Бегом! Перехвати доктора у гаража, сюда не возвращаться! Степан! Наблюдать снаружи, не вязаться! Марш!

Он, задыхаясь, протащил нас по коридору, выкинул наружу и захлопнул дверь. У меня в руках был бластер в чехле для чертежей.

Я «инфекционный больной»

– Ну, выполняй приказ! – выговорил Степка, сильно морща нос и губы. – Выполняй!

– А ты?

Он выругался и побежал. Шагах в двадцати он обернулся, крикнул: «Иди!»

– и побежал дальше, Я понял, куда он бежит, – к пустой голубятне, посреди двора. Я, кажется, заревел. К гаражам явился с мокрой физиономией – это я помню. Из третьего или четвертого кирпичного гаражика выползал серый «Москвич», мирно попыхивая мотором. Анна Егоровна, как была, в халате, сидела за рулем. Она открыла правую заднюю дверцу, и я влез в машину.

– Вытри лицо, – сказала докторша.

Я полез в карман за платком.

– Погоди, Алеша. Знаешь, не вытирай. Так будет лучше.

Я не понял ее. Тогда она объяснила:

– Видишь, я в халате? Везу тебя в районную больницу. У тебя сильно болит под ложечкой и вот здесь, запомни. Ложись на заднем сиденье, мое пальто подложи под голову... Погоди! Это спрячь под мое сиденье.

Я положил бластер под сиденье и лег. Наверно, у меня был подходящий вид для больного – докторша одобрительно кивнула.

– Больше ничего не произошло, Алеша?

– Произошло. Киселев идет к Рубченко на выручку.

– Ты видел его?

– Нет. Маленькая штука заговорила...

– Понятно, – перебила Анна Егоровна. – Держись.

Мы поехали. От гаражей сразу налево, пробираясь по западной окраине, в обход города. Так было немного ближе, и дорога ничуть не хуже, чем мостовая на улице Ленина, и все-таки я знал: мы нарочно объезжаем город.

«Лежи, друг, лежи», – приговаривала Анна Егоровна. За последним домом она поехала напрямик, по едва просохшей строительной дороге, чтобы миновать пригородный участок шоссе. Потом сказала:

«Садись».

Я сел и посмотрел в заднее окно. Город был уже далеко. Окна домов не различались, крошечные дымки висели над красным кубиком молокозавода.

– В сумке еда, – сказала докторша, не оборачиваясь. – Поешь.

– Не хочется, спасибо.

– Откуси первый кусок – захочется.

Я послушался, но без толку. Еле прожевал бутерброд, закрыл сумку. И трясло здорово – она так гнала машину, что ветер грохотал по крыше.

– А гараж вы нарочно оставили открытым? – спросил я.

– А наплевать! Ты смотри, чтобы твой властер не шарахнул из-под сиденья.

– Нет, Сур его хорошо запаковал. Маленькую штуку тоже – в стальную коробочку.

– Чтобы не разговаривала? Догадлив твой Сур... Как его звать по-настоящему?

Я сказал.

– Армяне – хороший народ... Но подумай – никого не обгоняем, уже восемь километров проехали!

Я возразил, что обгоняли многих. Анна Егоровна объяснила, что все эти грузовики идут по окрестным деревням, а в райцентр или на железную дорогу никто не едет. Откуда она знает? Водительский глаз. Она тридцать лет ездит, с войны.