Андрей Ливадный - Бремя воина Страница 9

Вот и пришел его миг - секунда страшной, но справедливой мести, которой он грезил с того момента, как впервые услышал от Джордана рассказ о своей погибшей, исчезнувшей в огне атомных бомбардировок цивилизации, о планете с чудным именем Земля, которая когда-то была домом его генетических предков, а сейчас, по злой воле форкарсиан, превратилась в шлак, - ее океаны выкипели, синь атмосферы стала буро-коричневой от пепла и радиоактивной пыли.

Один короткий взмах ножа, и все... с расой насекомых опять, уже второй раз за новейшую историю, будет покончено.

Хотел ли он этого всей душой или то была лишь дань ненависти?

Герман не задумывался над подобным вопросом. Дилеммы - быть или не быть - в данном случае не существовало. Она не принималась к рассмотрению.

Осторожный шаг приблизил его к жертве и одновременно погнал пологую, зыбкую волну по непрочным сплетениям корней, потерявшим былую сцепку из-за недавнего падения Двух космических кораблей.

Ашанг слабо пошевелился.

Герман понял, что тварь очнулась, но это не могло уже ничего изменить.

Насекомое попыталось привстать, но его усилия обернулись конвульсией, от которой из-под хитиновых пластин выступила розовая сукровица.

Рука Ашанга приподнялась, потом бессильно упала, лишь один из трех пальцев продолжал двигаться, что-то бессмысленно ковыряя в земле. Создавалось впечатление, что разум опять ушел от мыслящего насекомого, и это уже последние судороги умирающего тела.

Герман не хотел более тянуть. Сделав несколько быстрых шагов по зыбкой почве, он отвел руку с ножом для удара и... застыл.

"Зачем?"

Слово было процарапано на влажном, только начавшем подсыхать иле. Написанное символами Омни, на языке межрасового общения, оно было понятно и доступно пониманию Германа.

Закон Чести, с детства внушаемый мальчику, гласил:

"У каждой расы есть свое бремя".

Люди несут бремя воинов, которое соответствует их внутренним наклонностям.

Бремя воина состоит в том, чтобы убивать, не задумываясь, не колеблясь, и в конечном итоге самому быть убитым.

Зачем?

Этот вопрос, коряво процарапанный пальцем умирающего ксеноморфа, остановил руку Германа.

Нет, он не испугался, не оторопел, не изменил ни своей ненависти, ни убеждениям, просто попытался мгновенно мысленно ответить на него и споткнулся, не нашел точной и ясной формулировки.

Смерть ради смерти?

Убийство из жажды убивать, стремления быть сильным?

Ненависть?

Это было хорошо лишь в какую-то пору. Несколько лет назад - да, но сейчас этого мотива оказалось недостаточно.

На одной из страниц, свято хранимых в комнате Германа, среди черных подпалин сохранилась строка текста, состоявшая всего из нескольких слов, вырванных из контекста, не имеющих ни смыслового начала, ни ясного конца.

Там было написано:

"...жизнь - это всего лишь медленное рождение ре..."

Дальше все покорежил, пожрал огонь.

Разума.

Вот то слово, которое логически завершало фразу, оно пришло в сознание молодого Джорга, словно ветвистый удар молнии в полуночную грозу, высветив своей неистовой, мгновенной вспышкой бескрайний, непознанный, сумеречный простор непрожитого.

Несколько секунд он простоял как вкопанный, потом уголки его рта скорбно опустились, будто с этого момента он утратил в своей жизни нечто чрезвычайно важное.

Твердая почва под ногами на самом деле обернулась всего лишь зыбким болотом.

Нужно было найти мужество не пробежать по мшистой, упругой поверхности, избегая мараться о выступающую грязь, а однажды пойти ко дну, как случилось с ним и его истребителем, чтобы, пробив муть, увидеть кристально чистую воду и снующую в ней непонятную, непривычную взору, но по-своему красивую жизнь...

Убивать Ашанга действительно не имело смысла, ни из жажды крови, и даже не из мести, - что толку от порванного в клочья чужеродного тела, когда определенный факт истории уже свершился, и кровь Ашанга, пролитая сегодня, уже не смоет ни единой радиоактивной пылинки с изуродованного лика неведомой Герману планеты?

Но если не убить, то как в таком случае жить дальше, где найти новую точку опоры для пошатнувшегося разума? Ведь бремя воина как раз и состоит в том, чтобы убивать и быть убитым, ради нового привезенного на Джорг младенца!

Бег по кругу.

А может быть, он неверно истолковал свое бремя?..

Мысли пробивали душу болезненнее, чем пули.

Он присел на мшистую кочку рядом с телом Ашанга, который, нацарапав это проклятое слово, опять впал в забытье.

А что, если страшный смысл его ноши заключается не в том, чтобы убивать снова и снова, одурев от чужой крови, презирая всех и вся, а в том, чтобы однажды остановить свою Руку на половине взмаха и ответить на этот вопрос:

"Зачем?"

Милосердие. Вот настоящее бремя воина, которое оказывается по плечу не то что немногим - единицам.

Герман не понимал, что с ним творится. Казалось - душа вывернулась наизнанку. Так будет, если поменять местами Небо и землю, заставив всех ходить вниз головой.

Под его ногами больше не было почвы. Герман тонул, проваливаясь сквозь муть, но, видит бог, его душа абсолютно не была уверена в том, что мутный слой когда-либо кончится, а он сам сможет увидеть хоть краешек чистой воды...

Вместо того чтобы полоснуть ножом по горлу Ашанга, он спрятал оружие и полез назад, в кабину истребителя, за автоматической аптечкой.

***

Утро пришло с тихим плачем древесных червей.

Маленький костер, который Герман поддерживал всю ночь, рдел углями в рассветной мгле; от окон черной, как смоль, воды истекало зловоние и поднимался зыбкий, перистый туман.

Герман сидел у костра, положив на колени открытый кейс ноутбука. Компьютерные системы Омни резко отличались от человеческих, и ему стоило невероятного труда понять, как действует попавшая в его руки электронная машина.

Поглощенный своими мыслями и занятием, Герман не уловил того момента, когда Ашанг очнулся от забытья.

Быть может, он уже давно лежал, наблюдая за ним, выжидая лишь подходящий момент... а может, только пришел в сознание, и тогда его движение было не более чем спонтанным порывом, - кто знает, но трехпалая рука внезапно метнулась поверх плеча Германа, за его спиной вырос страшный сумеречный контур насекомого и...

Корявый, покрытый ороговевшими чешуйками палец с острым хитиновым когтем на конце, скользнув мимо горла человека, коснулся клавиатуры и начал осмысленно стучать по ней.

Герман не успел вскочить - лишь ошарашено смотрел, как на откидном дисплее одна за другой появляются буквы человеческого языка, складываясь в смешные, кособокие в подобной транскрипции термины универсального словаря Омни.