Альфред Ван Вогт - Вечный дом. Мир ноль-А. Пешки ноль-А Страница 9

— У вас было ощущение, что вашей жизни угрожают?

— Да нет! Просто показалось странным, что они меня принимают за моего дядю.

Стивенс вернулся к тому, что Таннахилл говорил о письме.

— Вы уверены, что там была фраза «продолжайте выплаты», — спросил он, подумав.

— Да.

— Хорошо… — Он почувствовал облегчение, когда произносил эту фразу. — Это указывает на то, что какая-то ассоциация существовала и раньше. Мы можем узнать об этом у мистера Пили. — Он добавил: — Но зачем им думать, что вы ваш дядя? Ведь он был по крайней мере лет на двадцать старше…

Таннахилл ответил не сразу. Когда он опять заговорил, голос его, казалось, доносился откуда-то издалека, и в нем не звучали нотки гнева. Он сказал:

— Стивенс, у меня часто бывают ночные кошмары. В больнице мне снились странные сны, в которых мне являлись какие-то странные существа. Один раз мне привиделось, что я в гробу. В другой раз мне приснилось, что я в Альмиранте вглядываюсь в глубину старого моря. Я смутно представил себе свой дом, как будто я смотрел на него через густую пелену тумана. Конечно, Пили послал мне несколько книг о нем — вы знаете, есть несколько таких книг — и то, что я прочел, сделало мои сны более реальными, как бы добавило в них красок. Согласно этим книгам, Большой дом был построен еще до того, как здесь появились белые. Как вы, возможно, знаете, это здание предмайянской архитектуры. Если вы посмотрите на ступени парадного входа, которые тянутся вдоль всего фасада, то он у вас будет больше ассоциироваться с храмом, нежели с домом, хотя его жилые интерьеры были спланированы весьма разумно. Когда я был в гробу…

Он замолчал. Молчание воцарилось в темноте кладбища. Наконец, он произнес:

— Если вы читали газету, то остальное вы знаете.

Стивенс сказал:

— Вы тут упомянули имя Мистры Лэннет. Вы сказали, что она была секретаршей вашего дяди.

— Да.

Стивенс думал об этом обстоятельстве с возрастающим удивлением. Такого он не предполагал. Связь «Мексиканской торговой компании» и той жестокой группы с Таннахиллом необходимо было обдумать. Было бы опасно начать обсуждать этот момент сейчас, когда Таннахилл относился к нему столь подозрительно. Все это звучало бы столь же фантастично, как и история, рассказанная Таннахиллом. И Стивенс подумал мрачно: «Мы бы никогда не смогли рассказать о чем-либо подобном в зале судебного заседания Адамса — Хаулэнда — Портера».

Его будто наэлектризовало сознание того, что он, думая об этой ситуации, перенесся в зал судебного заседания.

— Мистер Таннахилл, — сказал он серьезно, — нам нужно понять суть этого дела как можно быстрее. У меня есть жуткое подозрение, что кто-то хочет пришить вам убийство. Убийство сторожа. Это грубо говоря. А окажется это так на самом деле или нет, посмотрим, но нам нужно быть готовыми ко всему. Когда вы рассказывали обо всем, что с вами случилось, вы несколько раз упомянули, что помните, как вас заживо похоронили. Не уверен, что вы это заметили, у вас это получилось непроизвольно. Что это была за история?

Молчание.

— Мистер Таннахилл, я думаю, что сейчас не время что-нибудь утаивать.

Молчание.

Стивенс уступил.

— Возможно, — сказал он спокойно, — вы бы предпочли подождать, когда приедет мистер Пили, и мы бы смогли переговорить с ним обо всем, что случилось.

На этот раз Таннахилл заговорил. Голос его слышался будто издалека.

— Это был сон, — сказал он. — Мне снилось, что меня похоронили заживо. Я говорил вам, что меня преследовали кошмары.

Голос его изменился.

— А теперь, мистер Стивенс, — и еще более резко, — я думаю, нам лучше закончить беседу. У меня есть кое-какие планы по этому поводу, и я вам расскажу о них в общих чертах, если вы придете завтра в Большой дом повидаться со мной. Возможно, вам к этому моменту удастся связаться с Пили. Передайте ему, чтобы он приезжал немедленно.

Он тяжело встал и облокотился на свою трость.

— Я думаю, мистер Стивенс, нам лучше уйти по одному. Мистеру Хаулэнду может показаться весьма странным, если он обнаружит, что мы пришли… — он заколебался, но спокойно договорил… — что наследник Таннахиллов и его адвокат пришли на кладбище, чтобы проверить какую-то дату похорон.

Стивенс сказал:

— Здесь несколько слабых моментов. Надеюсь, у вас есть разрешение иметь при себе оружие, сэр. Это бы…

— У меня нет оружия.

— Но…

В темноте послышался смешок, а потом словно мелькнула тень и трость ударила Стивенса чуть выше пояса.

— Ну и как? — спросил Таннахилл.

Стивенс только охнул.

— Я, возможно, позвоню вам завтра, но только после Рождества, — продолжал Таннахилл, — и мы назначим встречу. Ну, что-нибудь еще?

— Да.

Стивенс колебался. У него был вопрос, настолько важный для всей этой истории, что он чувствовал, хоть он и торопит события, он должен задать его сейчас. И получить на него ответ. Он медленно произнес:

— В газете упоминалось о том, что ранение, которое вы получили, сильно повлияло на вашу память. А то, что вы рассказали, придает еще большее значение этому факту. Не скажете ли вы мне, в какой степени вы потеряли память?

После кратчайшей паузы последовал ответ:

— Я ничего не помню о своей жизни до того момента, как я очнулся в больнице. Я могу говорить, могу думать, могу здраво рассуждать, но память моя — черное пятно, если речь идет хоть о чем-то до прошлой весны. Я даже не помнил своего имени до тех пор, пока в полубессознательном состоянии не услышал его. — Он коротко рассмеялся. — Уверяю вас, все это затрудняет мою жизнь. А теперь, мистер Стивенсон помолчал, а потом продолжил:

— Я надеюсь, вы понимаете, что я доверил вам то, о чем не знает ни одна живая душа. Я сделал это, потому что верю, по крайней мере в этот момент, в ваше доброе ко мне отношение и потому что мне нужен кто-то, чтобы помочь мне выбраться из этой ситуации.

Стивенс сказал:

— Вы можете рассчитывать на меня в любое время.

— И вы никому ничего не скажете, пока я не разрешу?

— Никому.

Стивенс вернулся к машине и несколько минут сидел в ней, обдумывая свой следующий шаг. Он устал, но был захвачен тем, что происходило. Без ответа оставалось несколько просто ошеломляющих вопросов. Почему кто-то намекал, что племянник и дядя — это одно и то же лицо? И почему все — включая его самого — серьезно задумывались над этим, вместо того чтобы посмеяться над нелепостью предположения? То, что никто не видел племянника до смерти дяди, звучало неубедительно. И что таилось за этими масками — масками, которые были сделаны настолько искусно, что он был готов признать, что никто бы не догадался, что они надеты? На какую-то минуту Стивенс оторвался от реальности и, казалось, очутился в сумасшедшем кошмаре. Он передернул плечами, чтобы сбросить наваждение.