Андрей Николаев - Клуб любителей фантастики, 2005 Страница 9

— Ты прав, Дарнег. Среда вокруг них остается бедной на реалии внешнего мира. Того, что уже сделано, — магазинов, спортзалов и закусочных, — мало. Брилиангцы должны активно пользоваться языком, нужно вынудить их составлять новые слова по его законам, вникать в его логику. Рядом должно за короткое время появиться достаточно много новых реалий, для которых в брилиангском имен нет. Напитки, ткани, одежда, пищевые блюда, новые марки аэробаклей и каров, бары и кафе, где все устроено по-федеральному, магазины безделушек, салоны комфорт-техники… Словом, все то, что и должно достаться Брилианге после того, как она войдет в состав всеобщей цивилизации. Только при условии такого «обрушивания» этой самой цивилизации на брилиангцев у них будет стимул говорить на универсальном языке и придерживаться универсальных правил. Словом, пришло время поторопить Анамну с переходом на второй уровень.

У Дарнега заблестели глаза.

— Ты прав! Напишем научное обоснование, подберем аргументы. Министерство наверняка поощрит нашу инициативу. У меня уже наклюнулась пара идей… Не волнуйся, я на тебе мертвым грузом висеть не буду. Главное — убедить Анамну, что все, чего мы просим, нужно для дела, а не для облегчения нашего пребывания… гм… в отрыве от цивилизованного мира.

Дарнег вскочил и в возбуждении забегал по комнате. □ отлил с него ручьями, одежда липла к его крупному телу, но он этого не замечал, только изредка машинально смахивал со лба капли, чтобы они не попали в глаза.

— Вот что, Мован, не будем откладывать! Такие вещи делаются быстро и напористо. С тебя — общая стратегия, с меня — практическая часть и договоренность с Анамной о личной встрече. Скажем, на следующей неделе. Успеем подготовиться?

— Думаю, да.

— Отлично! Извини, ты меня так взбудоражил, что я просто не могу сидеть на месте. Пойду займусь этим сейчас же. Да и ты не теряй времени! Покажем брилиангцам, что такое федеральная мощь!

Дарнег ушел стремительными шагами, что при его габаритах смотрелось забавно. Но Мован не смог улыбнуться. Ему вообще почему-то было невесело, и никакой радости от собственной инициативы он не испытывал.

Он прислушался к себе, пытаясь разобраться, что именно его настораживает, но ничего не уловил. Может, все дело было в том, что он уже не мог разбираться в своих чувствах как следует, потому что там, в блистающем, стремительном потоке цивилизованной жизни, где каждую секунду перед глазами мелькало что-то новое и яркое, у него никогда не возникало в этом потребности. Только здесь, на тихой Брилианге, Мован вдруг обнаружил, что совсем разучился понимать самого себя. И от этого вдруг сделалось тревожно.

Он проследил, чтобы автоматика тщательно навела порядок в школе, и вышел из здания.

Не все его ученики разошлись по домам, несколько ребятишек играли на школьном дворе и при виде Мована радостно заулыбались. Он неплохо ладил со своими подопечными. Маленькие забавные лица были перепачканы: напротив школы находилась федеральная закусочная, где в изобилии продавались дешевые сладости. Их названия теперь регулярно проскальзывали в речи брилиангских детей, как и названия новых игрушек и нарядов, но Мован понимал, что этого слишком мало, чтобы изменить что-то в детских головках.

Одна из девочек, ее звали Йата, подбежала к нему и бойко сообщила на лингвате:

— Наставник Мован, мы придумали про ваши уроки песню!

И тут же запела по-брилиангски. Остальные дети подхватили, сперва несмело, потом, видя, что Мован не собирается их прерывать, громче. Молодой учитель слушал песню и смотрел на подвижные детские мордашки, на жесты маленьких рук. Ему вспомнилось, что на Брилианге существует только один вид письменности — «бесстрастное письмо», которым фиксировались документы и события, не требующие от читателя эмоционального отклика. Художественной литературы, а тем более поэзии, в письменном виде здесь не существовало. Стихи и истории пелись или многократно пересказывались на разные лады, одни утрачивались, другие становились всеобщим достоянием…

В этой бесхитростной песенке шла речь о том, как добрый и справедливый наставник Мован учит детей полезному языку, на котором говорят в далеком красивом мире, куда дети попадут, если будут стараться и хорошо слушать наставника. Что-то в этом роде, наивно и без прикрас. Но выражение лиц, движения и переливы голосов маленьких исполнителей передавали такое доверие, открытость и преданность, что у Мована защемило сердце.

— Очень хорошо, — сказал он на лингвате, когда дети кончили петь и выжидательно воззрились на него. Собственный голос вдруг показался ему суховатым, фразы — бесцветными. — Мне очень по душе ваша песня, спасибо. Я рад, что вам нравится учиться здесь.

Они засмеялись и начали прощаться. Мован понял, что они ждали его, чтобы порадовать, и ему почему-то стало еще грустнее.

Ночью ему часто снились большие города. Мован плыл над ними в прозрачной капсуле аэромашины, между гигантских световых столбов орбитальных лифтов, внутри которых, как горошины, перекатывались по вертикали пассажирские челноки. Внизу все было залито светом: многие ярусы бурной и непрерывно мелькающей жизни, электрические, неоновые и флуоресцентные слои гигантского пирога. Вверху небо тоже полыхало огнями, но это были не настоящие созвездия, а правильные габаритные многоугольники орбитальных станций, медленно скользящих вокруг планеты. Было видно, как от них отделяются гигантские лайнеры, прочерчивая небо мигающими цветными пунктирами…

Меню брилиангских ресторанчиков казались смешными человеку, который много лет провел в крупных центрах галактической цивилизации, где еда давно перестала быть просто физической потребностью, а превратилась в вид изощренного наслаждения. Многочисленные добавки «для поднятия настроения» или «повышения работоспособности», активаторы вкуса и запаха, стойкие консерванты, заставлявшие мороженое не таять в самый знойный день, красители, от которых блюда сверкали и переливались всеми цветами радуги — ничего из этого мощного арсенала на Брилианге не было. Когда Мован впервые сел за столик местного кафе, принесенная еда показалась ему малопривлекательной на вид и пресной. Привыкший к деликатесам желудок не сразу научился отзываться на неяркие естественные запахи.

Вечерами было скучно без привычных развлечений. Библиотеки здесь оказались крайне бедны, а брилиангское оборудование по доставке информации с других планет пребывало на уровне каменного века. Кончилось тем, что Мован стал, чтобы развеяться, бродить по улицам, разговаривать с брилиангцами, чаще всего совершенно ему не знакомыми, путешествовать по планете, вспоминая те времена, когда он сам жил здесь и был, до какого-то момента, вполне доволен своей участью…