Пол Андерсон - Звездный лис Страница 9

— Возможно. — Свет красноватой рябью скользнул по роскошной гриве Синби, когда тот кивнул в ответ на слова Хейма, по-прежнему не поднимая глаз от цветов. — Но после? — тихо пропел он. — После?

— Понятно, — сказал Хейм. — Новоевропейцы были бы живым доказательством вашей лжи — лжи не только о них самих, но обо всем конфликте, доказательством того, что все произошло не потому, будто какой-то воинствующий маньяк нажал на спусковой крючок, а потому, что ваше нападение было заранее подготовлено. — Хейм ощутил во рту мерзкий привкус и, сглотнув, продолжал: — Что ж, почитайте земную историю, мой повелитель, и вы поймете, что мы, люди, относимся к подобным вещам не столь серьезно, сколь могли бы. Ложь считается нормальным явлением в дипломатии, и несколько потерянных кораблей, несколько убитых людей — мелочи жизни. Если хотите, ваша уступка только укрепит партию мира. Смотрите же, скажут сторонники мира, алероны не такие уж плохие, с ними можно иметь дело, наша политика спасла жизнь оставшимся на Новой Европе и помогла избежать дорогостоящей войны.

На этот раз женственное лицо наконец повернулось, и несколько мгновений сияющие глаза смотрели на Хейма. Он почувствовал, как забилось сердце. Плеск фонтана, казалось, умолк, а горячая красноватая мгла вокруг сгустилась.

— Капитан, — пропел Синби таким низким голосом, что его почти не было слышно, — Эйф — древнее светило. Цивилизованные алероны возникли за миллион лет до вас. Мы не стремимся сделать свою империю слишком обширной, ибо это может нарушить старый, устоявшийся порядок, но наши Странники отправлялись в дальние скитания, а наши Умы размышляли. Возможно, в разнообразных проявлениях судьбы мы мудрее, чем какой-либо беспечный пришелец. Возможно, мы постигли вашу собственную сущность глубже, чем вы сами. Я сказал «после». Это слово приобретает иной вес, если отзывается через миллион лет. Я имел в виду не десятки лет, не поколение, не век. Я смотрю дальше в будущее. Пусть в пределах этих стен все, что вы говорите, будет правдой. Тогда признайте правдой и то, что алероны не могут доставить сюда полмиллиона индивидуумов, чтоб они пропитали всю расу ненавистью. Если бы они сдались, все было бы иначе. Мы сообщили бы на Землю, что битва была скорее случайной, чем спровоцированной и что теперь мы должны иметь свою сферу, где не будет никаких чужаков. Но те колонисты, которые пожелали бы остаться, могли бы это сделать, если бы приняли подданство Алерона. Мы предложили бы провести инспекцию с тем, чтобы Земля смогла убедиться, что ее колонисты не подвергаются притеснениям. Поскольку столь небольшие владения, окруженные чужой территорией, не имеют особого значения, алероны нашли бы способ осуществить их интеграцию со своей цивилизацией. Способ этот не такой уж быстрый с точки зрения времени, очень тонкий, но в тоже время вполне надежный. Внутри этих стен я могу признаться, что колонисты не пожелали сдаться. Даже если бы мы смогли захватить их живыми — а сделать это на планете, о которой идет речь, невозможно, — даже тогда они могли бы не принять подданство Алерона. А пленные, которые представляли бы собой постоянную опасность и вечно сохраняли бы надежду на то, что Земля освободит их, нам не нужны. Тем не менее, если бы Франция приказала им вернуться домой, они восприняли бы это как предательство тех, кто не сдался, и стали бы добиваться, чтобы в правительство Федерации вошли более смелые мужчины. Я смотрю в будущее и вижу, как они обвиняют сторонников миролюбивой политики… Да-да, капитан, именно это, неуловимое и непостижимое, и движет вашу историю. К такому уж типу животных вы относитесь. Действительно, войны за возвращение Новой Европы могло бы и не быть. Ваши лидеры отлично понимают — что с возу упало, то пропало. Так, кажется, принято у вас говорить? Но когда возникнет другой спорный вопрос… Ах-ах!

«Так, значит, очередной спорный вопрос все же должен возникнуть, — подумал Хейм. — Ничего такого, о чем бы я уже не догадался, он не сказал. Однако хотелось бы знать, когда у них запланирован второй кризис. Возможно, до него я уже не доживу. Но Пиза, несомненно, станет его очевидцем».

Когда Хейм заговорил, собственный голос, бесстрастный и далекий, показался ему чужим, словно говорил не он, а кто-то другой:

— Значит, вы не собираетесь признавать факт, что колонисты живы. И что вы станете делать? Постепенно вылавливать их?

— Я командую воздушными силами, капитан, а не наземными войсками.

— К удивлению Хейма, ресницы Синби затрепетали, он опустил взгляд на свои руки. Пальцы плотно сжались. — Я и так уже сказал вам больше, чем положено. Но если на то пошло, я не принадлежу к числу Старых Алеронов. Мой тип индивидуума появился после того, как с Земли начали прилетать корабли чужаков. И… я был у Акернара. — Он поднял глаза. — Капитан «Звездного лиса», пожмете ли вы мне на прощание руку по земному обычаю?

— Нет, — сказал Хейм, повернулся на каблуках и зашагал в направлении камеры декомпрессии.

Глава 4

Сопровождавший Хейма эскорт из рядовых мирового контроля развязал ему глаза и выпустил из правительственного флайера в порте Джонсон, штат Делавер. Кружной маршрут, которым они летели, занял больше времени, чем ожидал Хейм. Могло сорваться свидание с Кокелином. Хейм поспешно вскочил в бус, направляющийся к гражданским гаражам. Протолкавшись через толпу у входа, он обнаружил, что всю дорогу придется стоять.

Ярость Хейма утихла за те часы, что он сидел с завязанными глазами во флайере, обмениваясь банальными фразами с честным молодым офицером из охраны. («Синоптики явно проворонили последний ураган, как по-вашему?..» — «Да, с Новой Европой дела плохи, но в то же время мы переросли такие гадости, как империализм и месть, не так ли? Во всяком случае. Галактика велика…» — «Я вам так завидую, вы повидали весь космос. Конечно, по долгу службы нам тоже приходится путешествовать в разные уголки Земли, но люди с каждым годом становятся все больше похожими друг на друга…»). Хейм не надеялся достичь каких-то ощутимых результатов во время встречи с алероном. Это попытка была не чем иным, как просто выполнением долга.

Его не покидало мрачное настроение.

«Не представляю, что мне удастся сделать в Париже», — подумал он.

Хейма толкнул мужчина в поношенной одежде, настроенный агрессивно без всякой причины. Хейм с трудом сдержался — он ненавидел скопища людей — и не стал отвечать взаимной грубостью. Нельзя винить бедолагу за то, что он враждебно относится к человеку в дорогой одежде, выдававшей принадлежность к техноаристократии.