Гейл Герстнер-Миллер - Тузы за границей Страница 9

«А ведь ее, наверное, многие не любят», – отчего-то подумала Кристалис. Дикая карта принесла этой женщине популярность, скандальную славу и даже собственную передачу на телевидении. Но ее лицо выражало искреннее участие, непритворную обеспокоенность, а Кристалис сейчас так нуждалась в сочувствии… Но она не могла объяснить Соколице все то, что сама понимала лишь отчасти и смутно, поэтому лишь пожала плечами.

– Пустяки. – Она оглядела фойе, быстро заполнявшееся участниками турне. – Мне не помешало бы немного тишины и покоя. И еще выпить.

– И мне тоже, – раздался мужской голос, прежде чем Соколица успела ответить. – Давайте отыщем бар, и я просвещу вас относительно кое-каких фактов из гаитянской жизни.

Обе женщины обернулись, чтобы взглянуть на говорившего мужчину. Он был высокий – футов примерно шесть – и мускулистый, в льняном, безукоризненно чистом и отутюженном костюме. Вот только лицо… Его черты как будто не вполне подходили друг к другу. Подбородок был слишком длинным, нос – слишком широким. Глаза у него смотрели в разные стороны и казались чересчур яркими. Кристалис знала его только понаслышке. Он был тузом из министерства юстиции и входил в группу безопасности, которую в Вашингтоне приставили к делегации Тахиона. Его звали Билли Рэй. С легкой руки какого-то чересчур образованного остроумца из Минюста к нему приклеилось прозвище Карнифекс[7]. Кстати, оно ему нравилось.

– О каких именно? – спросила Кристалис.

Рэй обвел вестибюль взглядом, и уголок его губ дернулся.

– Давайте отыщем бар и обо всем поговорим. Без лишних ушей.

Кристалис взглянула на Соколицу, и крылатая красавица прочла в ее глазах мольбу.

– Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – спросила она.

– Ну что вы, нет, конечно.

Рэй откровенно восхищенным взглядом окинул гибкую загорелую фигуру Соколицы в полосатом черно-белом открытом платье. Женщины обменялись удивленными взглядами.

В гостиничном баре, как обычно в это время дня, народу было немного. Они уселись за столик, окруженный другими такими же свободными столиками, и заказали напитки облаченному в красную униформу официанту, который никак не мог решить, на кого же ему таращиться – на Соколицу или на Кристалис.

Он не заставил их ждать, наконец-то Кристалис сделала хороший глоток амаретто.

– Во всех путеводителях пишут: Гаити – тропический рай, – заметила она тоном, который свидетельствовал о том, что, по ее мнению, все до единого составители путеводителей – лжецы.

– Я покажу тебе рай, детка, – отозвался Рэй.

Кристалис нравилось, когда мужчины обращали на нее внимание. Порой она заводила романы исключительно из тщеславия, ясно сознавая это. Даже Бреннан («Йомен, черт побери, Йомен! Постоянно приходится напоминать себе, что его настоящее имя – тайна, в том числе и для меня») стал ее любовником только потому, что она сама ему навязалась. Наверное, ее привлекало чувство превосходства над мужчинами, власть над ними. Однако, вынуждая мужчин заниматься с ней любовью – Кристалис со своей привычкой к бесконечному самокопанию понимала это, – она просто еще одним способом мстила миру за то отвращение, которое он питал к ней. Но Бреннан (тьфу ты, Йомен) никогда не испытывал к ней отвращения. Он никогда не заставлял ее выключать свет, прежде чем поцеловать ее, и всегда занимался с ней любовью с открытыми глазами – смотрел, как бьется ее сердце, как трепещут легкие, как пресекается за сжатыми зубами дыхание…

Уловив движение под столиком – Рэй проявил свое внимание, – она оторвалась от воспоминаний о прошлом, о том, чего уже не вернуть, и одарила Карнифекса ленивой улыбкой – в переливчатом черепе блеснули белые зубы. В Рэе было что-то такое, отчего становилось не по себе. Он слишком громко разговаривал, слишком много улыбался, и какая-нибудь часть его тела – руки, ноги или губы – постоянно находилась в движении. А еще он прославился своей склонностью к насилию. Нет, не то чтобы Кристалис имела что-то против насилия – до тех пор, пока оно не было направлено непосредственно на нее. Бог ты мой, даже она потеряла счет тем, кого Йомен отправил на тот свет с тех пор, как появился в городе! Но, как ни парадоксально, Бреннан не был склонен к насилию. Рэй же, если верить слухам, имел обыкновение впадать в необузданную ярость. По сравнению с Бреннаном он казался самовлюбленным занудой. Господи, она что, теперь всех мужчин будет сравнивать со своим лучником? Кристалис ощутила подступившую досаду и сожаление.

– Сомневаюсь, малыш, что у тебя хватит сил перенести меня в самую паршивую дыру в самом захудалом квартале Джокертауна, не говоря уж о рае.

Соколица подавила невольную улыбку и отвела глаза. Билли убрал ногу и уперся в Кристалис недобрым тяжелым взглядом. С языка у него уже готова была сорваться какая-то колкость, если бы не доктор Тахион, который плюхнулся на свободный стул рядом с Соколицей. Рэй бросил на Кристалис такой взгляд, что она немедленно поняла: этой реплики он ей не простит никогда.

– Дорогая…

Тахион склонился над рукой Соколицы, поцеловал ее и только потом приветственно кивнул всем остальным. Ни для кого не было секретом, что очаровательная летунья совсем вскружила такисианину голову. Он оказался настолько самоуверен, что упорствовал в своих домогательствах, и настолько тупоголов, что не оставил ее в покое даже после того, как Соколица неоднократно, вежливо, но твердо, давала ему от ворот поворот.

– Как прошла встреча с доктором Тессье? – поинтересовалась Соколица, изящным движением высвободив свои пальцы из руки Тахиона, когда стало понятно, что по собственной воле он их отпускать не намерен.

Такисианин нахмурился – не то от недовольства упорной холодностью красавицы, не то при воспоминании о посещении местного госпиталя.

– Чудовищно, – пробормотал он, – просто чудовищно. – Перехватив взгляд официанта, он жестом подозвал его к себе. – Принесите мне чего-нибудь холодненького, и чтобы побольше рому. – Он обвел взглядом столик. Вы что-нибудь будете?

Кристалис постучала алым ноготком – он походил на лепесток розы, парящий над костью, – по пустому бокалу.

– Да, побольше рому. И еще?..

– Амаретто.

– И еще амаретто для дамы.

Официант бочком подобрался к Кристалис и, не глядя ей в глаза, забрал стоявший перед ней бокал. Женщина ощущала исходивший от него страх. До некоторой степени ее забавляло, что она может вызывать страх, но и злило тоже – почти так же сильно, как виноватое выражение, которое появлялось в глазах Тахиона всякий раз, когда он смотрел на нее.

Доктор театральным жестом взлохматил свои волнистые рыжие волосы.