Роберт Шекли - Осколки космоса (сборник) Страница 9

На его лице появилось хитроватое выражение.

– Боюсь, я не имею права обсуждать с вами внутреннюю доктрину.

– Но почему? Я думал, вы считаете меня основателем.

– Основателем да, но не последователем нашей религии. Вы обнаружили Эрикс, мистер Далтон, и за это мы всегда будем почитать вас. Но вы не верите в его сверхъестественное послание. И в силу этого мы не откроем вам свои сердца и умы.

Я пожал плечами. Что можно сказать, когда человек катит на вас бочку? Я не собирался пререкаться с Эхренцвейгом. Парень был моей кредитной карточкой, и я не хотел портить с ним отношения. Во всяком случае, до тех пор, пока я не раскручусь самостоятельно.

Я надеюсь, Джули, что ты поймешь и оценишь мою тогдашнюю позицию: все-таки мне дали бесплатный билет до Земли и поселили в прекрасный отель курортного типа. Однако пока что-то не намечалось разговора о деньгах. О самом существенном. О том, что заставляет мир крутиться.

Я тоже, конечно, не поднимал этого вопроса. До поры до времени. Я был вроде как уверен, что Эхренцвейг и его люди собираются сделать мне какое-то предложение. В конце концов, без меня у них не было бы этой их религии.

Я провел некоторое время в маленькой кабинке, разглядывая Эрикс через стекло. Они поместили его на тот самый цилиндрический камень, на котором я его нашел. Я, кстати, не потрудился привезти этот цилиндр на Землю. Они снарядили за ним специальную экспедицию на Алкемар. Комната была сконструирована таким образом, что выглядела в точности как та пещера, в которой мы с Гомесом сделали свое открытие. Даже освещение было похожим. Они даже подстелили под него ту ткань, на которой он покоился. Эрикс красовался там, словно картинка.

– Я думал, кто-то изучает эту ткань, – заметил я.

– Да, Гийо. Но нашей церкви удалось засекретить его перевод и вытребовать ткань. Она должна быть вместе в Эриксом, вы понимаете. Она – часть его сути.

– Вы знаете, о чем там написано?

– У нас есть свои предположения.

– Какие?

– Если вы полагаете, что я собираюсь вам рассказать, мистер Далтон, то вы сильно ошибаетесь. Это знание станет доступно публике, только когда придет время.

– А когда оно придет?

– Эрикс сам даст нам знак.

Так мы стояли некоторое время, наблюдая за людьми, отбрасывающими прочь свои костыли, и за теми, кто кричал: «Я вижу!» – и за всей прочей чепухой. Затем они отвезли меня обратно в Дом Эрикса на первый полноценный банкет в мою честь. Как раз после этого обеда Эхренцвейг и сделал мне предложение, которого я ждал.

Мы сидели с сигарами и бренди в роскошной гостиной, отделенной от главной обеденной залы небольшим коридором. Сначала там собралась небольшая компания: я, Эхренцвейг и еще с десяток человек, несомненно главные шишки всей организации. Затем все удалились словно по сигналу, и Эхренцвейг сказал:

– Вы, вероятно, задаетесь вопросом, что все это может означать лично для вас, мистер Далтон.

– Этот вопрос и впрямь приходил мне в голову, – признался я.

– Если я правильно понял ваш характер, – сказал Эхренцвейг, – то вы должны любить деньги. Или я заблуждаюсь?

– Отнюдь. Я готов к речам искренним и жизни высокой.

– Прекрасно. Мы можем дать вам и то и другое.

– Кстати, о высокой жизни, – сказал я, понизив голос. – Как это будет выражаться: в виде наличности для кесаря или мне воздастся духовными почестями?

Эхренцвейг улыбнулся:

– Нам очень хорошо известно, что вы неверующий. Это прекрасно. Вам и не нужно быть фанатиком. Вы ведь не испытаете душевный дискомфорт, узнав, что мы собираемся использовать вас в качестве жупела?

– Нет, если он будет начинен деньгами.

– Превосходно! Я ценю вашу откровенность.

– В таком случае вы не будете возражать, если я скажу, что считаю вашу религию Эрикса чушью собачьей, если говорить откровенно?

– Абсолютно не возражаю. В наше время, мистер Далтон, суть религии проявляется в том, как она действует, а не в том, что она обещает. А в такой религии, как наша, отсутствуют какие бы то ни было моральные или этические постулаты. Подобные материи не имеют ничего общего с божеством, подобным нашему. Эрикса, которого некоторые называют Великим Сатаной, меньше всего заботит добро и зло. Он здесь лишь для одной-единственной вещи.

– Какой же именно?

– Это станет очевидно для вас в свое время, – сказал Эхренцвейг. – Я предвижу, что вы еще станете верующим. И мне будет жаль, ибо мы потеряем в своих рядах веселого и циничного жулика.

– Лесть утомляет, – сказал я, – если она не подкреплена ощутимой суммой денег. Не беспокойтесь насчет обеспечения меня танцующими девицами. Я сам позабочусь о деталях подобного рода.

– Деньги, – сказал Эхренцвейг. – Как вы поразительно точны в определениях. Но я ожидал подобного поворота.

Эхренцвейг вынул из внутреннего кармана бумажник и отсчитал десять тысячедолларовых банкнот. Пошуршал ими и вручил мне.

– Вы предполагаете ограничиться этим?

– Разумеется, нет. Это просто небольшая сумма на карманные расходы. Мы собираемся платить вам гораздо больше, мистер Далтон.

– А что я должен делать за это?

– Просто разговаривать с людьми.

– Вы хотите сказать, читать лекции?

– Называйте это как вам угодно.

– Что вы хотите, чтобы я им говорил?

– Что пожелаете. Можете говорить о том, как обнаружили Эрикс. Но не обязательно привязываться к этому событию. Рассказывайте о себе. О своей жизни. О своей точке зрения на жизнь.

– Почему вы думаете, что кого-то заинтересует моя жизнь?

– Что бы вы ни сказали, все будет представлять интерес. В нашей религии, мистер Далтон, вы занимаете весьма значительное место.

– Я говорил вам, что не религиозен.

– Значительные фигуры во многих религиях сами по себе не религиозны. Верующие идут вслед за интерпретаторами. Но те, кто стоял у истоков, не всегда религиозны. Зачастую как раз наоборот.

– У меня есть свое место в вашей религии? Может быть, что-то вроде Иуды?

– Вы равны ему по значению, но не по сути. Мы называем вас, мистер Далтон, Последним Адамом.

Болтовня никогда не составляла для меня проблемы, и мне было плевать, называют меня Последним Адамом, Первым Чарли или, скажем, Шестнадцатым Ллевеллином. Имя – это просто одна из оболочек для кучки дерьма, называемой человеком. Извини, конечно, что изъясняюсь не по-французски. Но ты ведь всю жизнь слышишь такой язык, не правда ли, Джули? Так говорил твой отец, и твоя мать, и все твои друзья. Они ведь все – кучка богохульников, разве не так, куколка? И ты знала с самого начала, с первых шагов, что единственное, что нужно делать в этом мире, – это искать свой номер первый, хорошо жить и оставить после себя приятный на вид труп. Мы с тобой так похожи, Джули. Вот почему ты меня так любишь.