Владимир Савченко - Черные звезды Страница 9

— А ты на них крепче нажимай, за горло бери, — посоветовал мне Сердюк, когда я как-то поделился с ним своими печалями.

Но “за горло брать” я еще не умею. Даже поругаться как следует не умею. А когда человек ругается заикаясь и дрожащим голосом, это не производит должного впечатления.

8 августа. Удивительный человек Иван Гаврилович! Видел я немало профессоров, или кандидатов каких-нибудь наук, или просто инженеров, игрой случая вознесенных на должности начальников больших лабораторий, которые вели себя совсем не так. Они сидели за письменным столом, давали руководящие указания, или картинно мыслили, или созывали совещания сотрудников и излагали им свои идеи для исполнения. И единственным научным прибором на их столе был телефон…

А этот работает не только головой, но и руками! И еще как: два дня устанавливал новые приборы и приспособления в мезонаторе, сам паял и перепаивал схемы, что-то слесарил. Все новые приборы, что появляются в лаборатории, он сам тщательно осматривает и настраивает. Мезонатор и все устройства для измерений знает великолепно, до последнего винтика.

А вчера мы втроем: Голуб, Сердюк и я — сгружали с машин и устанавливали в зале десятипудовые части масс-спектрографа. Молодец, ей-ей!

22 августа. Первые опыты — первые разочарования… Неделю назад с волнением в душе сделали первое облучение. Все собрались у пульта и в торжественном молчании смотрели, как Иван Гаврилович — серьезный, в белом халате, с трубочкой дозиметра радиоактивности на груди — включал мезонатор. Неугомонный Яшка шепнул мне: “Обстановочка… Впору молебен…”, но даже Оксана не прыснула, а покосилась на него строго.

Вот в перископе возник лучик отрицательных мезонов — этих осколков атомных ядер. Голуб поднялся на мостик, взялся за рукояти дистанционных манипуляторов, попробовал: тросики, уходившие вместе с трехметровыми подвижными штангами в бетон, точно и мягко передавали все движения его кистей на стальные пальцы в камере. Мы, стоя внизу, увидели в раструбе перископа, как стальные пальцы подвели под мезонный луч фарфоровую ванночку с кусочком олова. Потом Голуб спустился с мостика, посмотрел в перископ:

— Свет мешает. Затемните лабораторию…

Оксана задернула шторы, стало сумеречно. Мы, стараясь одновременно и не мешать Голубу, который настраивал луч, и посмотреть в перископ, столпились у раструба. Призмы передавали из камеры свечение (в середине синее, по краям оранжевое), и оно странно освещало наши лица. Было тихо, только сдержанно гудели трансформаторы, негромко перестукивали вакуум-насосы, да еще Сердюк сопел возле моего уха.

Так прошло минут десять.

Внезапно кусочек олова шевельнулся — и все мы шевельнулись — и расплылся по ванночке в голубоватую лужицу. Оксана, устроившаяся сзади на стуле, сказала:

“0й!” — и едва не свалилась на меня.

— Расплавился! — вздохнул Голуб.

— Вот это облучение!..

Больше ничего не произошло. Олово продержали под пучком мезонов два часа, потом извлекли из камеры. Оно стало сильно радиоактивным и выделяло такое тепло, что не могло застыть.

Вот и все. В сущности, почему я был уверен, что это произойдет с первого раза? Сто элементов, тысячи изотопов, множество режимов облучения… Кажется, я просто излишне распалил свое воображение.

12 сентября. Облучили уже с десяток образцов: олово, железо, никель, серебро и многое другое. И все они стали радиоактивными. Пока нет даже тех устойчивых атомов с повышенным количеством нейтронов в ядре, которые получались раньше.

А вокруг… вокруг кончается великолепное южное лето. Из лаборатории нам видны усыпанные купающимися желтые пляжи на излучине Днепра и на островах. Облучения обычно затягиваются до позднего вечера, и мы возвращаемся к себе в общежитие под крупными, яркими звездами в бархатно-черном небе. В парке тихо шелестит листва и смеются влюбленные. На главных аллеях парами ходят черноволосые и круглолицые девушки, которых некому провожать домой.

Яшка смотрит им вслед и трагически вздыхает:

— Вот так проходит жизнь…

Единственная радость жизни — это замечательно вкусные и дешевые яблоки, которые продают на каждом углу. Мы их едим целыми днями.

19 сентября. Закрыв глаза, представляю себе, как это может получиться. Я работаю у мезонатора; под голубым пучком мезонов — кубик из облучаемого металла. И вот металл начинает уплотняться, оседать, медленно, еле заметно для глаз. Под мезонными лучами он тает, как лед, исчезает из ванночки, и вместо него на белом фарфоре остается небольшое пятнышко — нейтрид!

Интересно, какого цвета будет нейтрид?

7 октября. Уже октябрь, желто-красный украинский октябрь. Чистый, звонкий воздух. Повсюду — на деревьях, на крышах домов, под ногами — листья: желто-зеленые, коричневые, медвяные. Голубое небо, теплое солнце. Хорошо!

А мы ставим опыты. Облучили почти половину элементов из менделеевской таблицы. Несколько дней назад получили из кремния устойчивые, нерадиоактивные атомы магния и натрия. В них на один и на два нейтрона больше, чем положено от природы. Хоть маленькая, но победа!

Мы с Яшкой занимаемся анализами образцов после облучения: я — масс-спектрографическим, он — радиохимическим. Это в наших опытах самая кропотливая работа.

— Голуб — хитрый жук! — сказал мне Яшка. — Нарочно раззадорил нас, чтобы мы работали, как ишаки.

— А ты работай не как ишак, а как инженер! — ответил я ему.

26 октября. Облучаем, снимаем анализы и облучаем. Устойчивые атомы магния и натрия, когда мы их еще раз облучили мезонами, тоже стали радиоактивными.

Отрицательные мезоны, попадая в ядро, слишком возбуждают его, и оно становится радиоактивным. Вот в чем беда.

24 ноября. На улице слякотная погода. Дожди сменяются туманами. Лужи под ногами сменяются жидкой грязью. Словом, не погода, а насморк.

В лаборатории тоже как-то смутно. Когда исследования не ладятся, люди начинают сомневаться в самых очевидных вещах; они перестают доверять своим и чужим знаниям, перестают доверять друг другу и даже начинают сомневаться в справедливости законов физики… Последние недели Иван Гаврилович что-то нервничает, придирается к малейшим неточностям и заставляет переделывать опыты по нескольку раз.

Облучили все вещества таблицы Менделеева, кроме радиоактивных элементов, облучать которые нет смысла: они и без того неустойчивы. Становится скучно. В лаборатории все, даже Голуб, как-то избегают употреблять слово “нейтрид”.

СКЕПТИКИ ТОРЖЕСТВУЮТ

30 ноября. Пожалуй, вся беда в том, что мезоны, которыми мы облучаем, имеют слишком большую скорость. Они врезаются в ядро, как бомба, и, конечно же, сильно возбуждают его. А нам нужно ухитриться, чтобы и обеззарядить ядро, освободив его от электронов, и в то же время не возбудить. Значит, следует тормозить мезоны встречным электрическим полем и до предела уменьшать их скорость.