Джефф Вандермеер - Пиратское фэнтези Страница 9

Приступить к работе следовало немедленно, и я, преодолевая тошноту, полез по вантам. Я карабкался выше и выше, оскальзываясь, обдирая пальцы о грубую пеньку, по лбу моему катился пот, желтый и вязкий, как масло от картошки фри, но я говорил себе, что должен залезть наверх, чего бы мне это ни стоило. И у меня получилось, так что можете расслабиться. «Воронье гнездо» оказалось не просторней и не устойчивей крупного котелка со скользкими стенками, и сердце мое бешено забилось, причем не совсем от восторга, вернее, совсем не. Я принялся гадать, как долго продержусь, пока тоже не полечу вниз вслед моим предшественникам. Хорошо еще, в тот момент море было сравнительно спокойным, так что я справлялся со своими обязанностями более или менее удовлетворительно. Завидев среди волн какой-нибудь объект, я лез в список и выяснял, следует кричать или нет. Если это было «большое бревно», кричать не следовало, а если «большое бревно с человеком на нем», то следовало. И так далее.

— Как же ты спал? — перебил его Падди.

— Честно говоря, хреново, — вздохнул Кастор, — но я научился сворачиваться в клубок так туго, что помещался в «гнезде». Ночью там было холодно, даже в тропиках, может, потому, что я залез так высоко. Только не спрашивайте, как мне доставляли еду и питье, а то придется заодно объяснить, как я оправлялся! Пока остальные пираты внизу обжирались арбузами и намазывали тосты маслом из Дерьмента, пили ром и сок лайма, я затягивал пояс потуже, но иногда мне позволяли спуститься. Каждый раз, как мы заходили в порт, мне разрешали сойти на берег вместе с остальным экипажем.

— И сколько портов ты видел? — поинтересовался Харрис.

— Всех не перечесть! Мы несколько раз обошли вокруг света и останавливались в Бомбее, Рангуне, Сурабае, Шанхае, Осаке, Лиме, Монтевидео, Луанде, в странных приморских городках на побережьях Нижнего Бо, Чикчирика и Посредственной Утопии, среди прочих. Однажды мы даже встали в Уэльсе, в Тенби, и я уже собирался дезертировать и доехать до Порткола на автобусе, с пересадкой в Суонси, но капитан Костяк задержал меня. Такой шанс пропал! Капитан хотел сказать мне что-то важное, — в общем, выбора у меня не было, пришлось выслушать.

«Штурман Щепкинс, — начал он, — из всех впередсмотрящих, какие у меня служили, никто вам и в подметки не годился. Вы кричите без промедления, никогда не ошибаетесь, до сих пор не выпали из „гнезда“ и не расшиблись насмерть. Не впередсмотрящий, а идеал! Будь моя воля, никогда бы вас не отпустил. Поклянитесь мне, что если вы когда-нибудь женитесь и заведете сына, то назовете его тоже Кастором и воспитаете так, чтобы он во всем походил на вас. Вот как высоко я вас ценю. Надеюсь, ваши друзья тоже вас ценят?»

«А как же», — заверил я его.

Так что я остался служить под началом капитана Костяка, но чем дальше, тем это было тяжелее, а не легче. Какое-то безотчетное стремление гнало его вперед, и я не мог понять, да, наверно, он и сам не понимал, что за цель перед ним маячит — далекая страна, спрятанное сокровище, всемирная дурная слава или что-нибудь, что помогло бы ему забыть прошлое. Что бы это ни было, оно влекло и нас, так сказать, в духовном кильватере капитана, пока мы не стали как жертвы, сами жаждущие жертвоприношения. С содроганием вспоминаю некоторые эскапады в разрушенных храмах на заросших джунглями островах, стычки с разумными обезьянами, вооруженными духовыми трубками, гонки с кораблями-призраками.

Свою долю злодейств мы тоже совершили, а как же. Мы ведь были пиратами, не забывайте, и мне до сих пор ужасно стыдно вспоминать кое-какие из наших подвигов. Однажды мы наткнулись на фабрику, выпускавшую календари, на белом свете такая всего одна, и сбили там всю тонкую настройку — вставили палку в колеса (лопаточку, строго говоря). В другой раз мы проплыли навстречу движению на благотворительной гонке надувных плотов, разметав гонщиков, как самодовольные буржуазные кегли, которыми они, в сущности, и были. Да уж, не для слабонервных был наш промысел, и я каждый день мог ужасно покалечиться.

Однажды мы заплыли в узкий пролив между двумя препятствиями, от вида которых сердце мое в ужасе захолодело. Справа был огромный айсберг, слева — дымящий вулкан, только что поднявшийся из моря. Вода в проливе бурно кипела, корабль швыряло из стороны в сторону, чуть не переворачивая, и меня мотало, как грузик на конце стрелки метронома. Когда мы проплывали мимо кратера, верхушку мачты с «вороньим гнездом» лизнуло сернистое пламя. Контакт длился лишь мгновение, но этого было достаточно, чтобы моя одежда вспыхнула. Слава богу, в следующий миг мачта откачнулась вправо и с оглушительным шипением притушила меня о ледяной бок айсберга. И подобный случай был отнюдь не единичный.

Так могло бы продолжаться до бесконечности или, по крайней мере, пока капитан Костяк не завел бы нас на погибель, но одна моя встреча тихим облачным утром все изменила. Облака были густыми, но очень низкими, практически лежали на поверхности океана, и над ними поднималась лишь моя верхушка мачты. Я озирал необъятный пушистый простор, и эффект был крайне умиротворяющим. К своему изумлению, вдалеке я увидел человека, стоящего на облаках, но это была лишь оптическая иллюзия. По мере его приближения стало очевидно, что это такой же впередсмотрящий, как и я, в таком же «вороньем гнезде» на верхушке высокой мачты. Мы помахали друг другу. Все было как во сне: казалось, мы парим, подобно ангелам, совершенно забыв о кораблях внизу, и безмятежность сцены отвлекла нас от исполнения служебного долга. Внезапно я осознал, что мы идем курсом на столкновение!

Кричать и предупреждать было уже поздно. Треск ломающегося дерева и вылетающих гвоздей — вот аккомпанемент, под который я низринулся в океан. Летел я долго. Меня выбросило далеко в облачную массу, и, пронизав ее, я ухнул в холодную соленую воду. В голове у меня помутилось, глаза обожгло; отфыркиваясь, я замолотил по воде руками и ногами и — вот уж везение так везение — случайно уцепился за бочку, выплывшую из одного или другого трюма. Я вскарабкался на нее, уселся верхом и, моргая, уставился в лицо прекрасной женщины. Больше никто не выплыл, и она любезно позволила мне разделить с ней бочку в обмен на то, что я не дам ей скучать. И я развлекал ее в меру сил моими необыкновенными, но совершенно правдивыми историями, пока нас не выбросило на необитаемый остров.

— Какими именно историями? — спросил Падди Делюкс. — У тебя их много.

Кастор Щепкинс хмыкнул:

— Точно уже не помню. Вроде бы без истории о короле велосипедных кентавров не обошлось. Я зачинил ему прокол в покрышке, а он меня в итоге пощадил… В общем, мы с этой женщиной стали жить на необитаемом острове, типа в райской гармонии — ели фрукты, ночами гуляли по берегу и смеялись над звездами. Почему-то созвездия казались ей уморительными, особенно Кассиопея и Близнецы, ума не приложу почему. Звали ее Шарлотта Галлон, и она была капитаном второго корабля, тоже, кстати, пиратского. Мы сблизились, и наш первый ребенок родился меньше чем через год после кораблекрушения. Я сдержал свое обещание капитану Костяку и назвал мальчика Кастор… Иногда после отлива мы находили на берегу что-нибудь полезное, например теннисные ракетки, старые боты, разбухшие от воды книги, ржавые батарейки, ломаные стулья и набор для фондю. А вот пустую бутылку нам на песок вынесло только одну и карандаш тоже один-единственный. Я взял одну из книг, выдернул оттуда пустую страницу, высушил на солнце и сочинил записку. Это был наш единственный шанс послать весточку окружающему миру, но, вместо того чтобы написать «ПОМОГИТЕ» и воззвать о спасении, я решил связаться с моими лучшими друзьями — Падди Делюксом и Одержимцем Харрисом, потому что так сильно их уважал, и, хотя Шарлотта говорила, что это без толку, я так и сделал. Потом забросил бутылку в море и смотрел, как ее уносят волны.