Вячеслав Шалыгин - Восход Водолея (сборник) Страница 9

— Я сунул ее в карман мужчине, который курил в тамбуре зала вылета.

— Ой, как скверно, — искренне огорчился Ивлев, глядя на часы. — Буер!

— Я, — сотрудник мгновенно подлетел к столу.

— Срочно выясни, какие рейсы отправились в последние полчаса.

— Все задержанные, — вместо Буера ответил вошедший в зал Борис. — Что, Ивлев, снова облажался?

— Я тут допросил…

— Я слышал вашу беседу, — оборвал его Борис. — Допрашивал ты нормально, вот только надо было сначала мозгами пошевелить. Куда мог подевать кассету наш правдолюб, кроме как выбросить или сунуть кому-то в карман? А с кем и когда он встречался по пути от самолета в этот вонючий зал? Только с вылетающими пассажирами в момент его неудачной попытки к бегству… С кем приходится работать!

Он с фальшивым пафосом всплеснул руками и склонился над Лавровым.

— Тебя, урод, я лично придушу… как только придет время.

— Я попросил бы… — Владимир поднял на него смелый взгляд, но осекся.

Борис смотрел, не мигая и абсолютно без эмоций. Словно мертвец. Или… на мертвеца. Осадив строптивого пассажира, Борис вернулся к Ивлеву.

— Пять рейсов ушли один за другим. И все пассажиры этих рейсов толклись в зале вылета одной дружной компанией. Соображаешь, что это значит?

— Придется встретить пять рейсов в городах прибытия и вычислить нужного мужчину по особым приметам, — не слишком уверенно ответил Ивлев.

— Ага, по особым приметам, — Борис схватил подчиненного одной рукой за лацканы пиджака. — По каким, хотелось бы узнать?! По зеленой куртке и наличию вредной привычки? А если в городе прибытия будет плюс тридцать в тени и куртку он снимет? И сигареты у него закончатся, а табачные киоски закроются на переучет!

— Что же делать? — Ивлев нервно потер руки.

— Встречать, — ехидно ответил Борис. — Больше нечего. Связывайся со всеми городами, объясняй координаторам, что к чему. Потерять эту пленку нам никак нельзя. Слишком уж откровенные на ней кадры.

— А этого куда? — хмыкнул за плечом растерянного Ивлева Буер.

— А этого в пионерский лагерь, на витаминотерапию, — жестко приказал Борис. — Пока не забудет все, что видел, будем лечить…

— Вы не имеете права! — вскинулся Лавров.

— Сидеть! — рявкнул Борис. — Будь ты нормальным пассажиром, все обошлось бы парой противошоковых доз. Вон, как у всех… — он кивнул в сторону прочих экс-заложников. Те сидели в креслах и мирно дремали. — Через пару часов они очнутся и полетят домой. Без неприятных воспоминаний, довольные и счастливые. А тебе придется задержаться и отнюдь не на два часа. И дозу ты примешь не одну и не две. Благодари свое любопытство и репортерскую жилку…

— Это произвол! — уже глухо пробормотал Владимир.

— К чему стремились, то и имеем, — Борис усмехнулся и развел руками. — Правовое общество и высокие технологии у него на службе… Буер, увести!

…Просвет в тучах сначала расширился, а затем, за какую-то четверть часа, на небе не осталось ни одного облачка…

3

Вода

В животе на секунду образовалась пустота и заложило уши. Виктор открыл глаза и привычно взглянул на часы. Все верно. Самолет заходил на посадку. Обратный полет всегда продолжался на тридцать минут меньше. Почему воздушные трассы были проложены не по прямой, а по каким-то ломаным линиям, Шорников никогда не интересовался. Он просто принимал это как факт. Особенно после того, как узнал, что воздушное движение — это запутанная, с точки зрения обывателя, сеть маршрутов и высотных «эшелонов» и любое отклонение на триста метров по вертикали может привести к катастрофе. Насколько нужно уйти в сторону, чтобы врезаться в борт другого лайнера, посреди, казалось бы, безбрежного неба, он точно не знал, но подозревал, что тоже ненамного. А потому — ломаные, значит, ломаные. Пусть летят, как положено. А сожалеть о лишних тридцати минутах полета — глупо. Раньше, в поездах с паровыми локомотивами, люди тратили на такой путь неделю. А еще раньше — полгода. Когда ездили на гужевом транспорте, от «ямы» к «яме».

«Ямщик, не гони… — Виктор потянулся и заглянул через плечо соседа в иллюминатор, — успеем…»

Облаков внизу не было. Как, впрочем, и вверху. Над приморьем стояла чудесная летняя погода. Виктор вспомнил взлет. Было, честно говоря, жутковато. Особенно когда, стараясь проскочить между грозовыми фронтами, самолет взмыл, словно ракета, под каким-то рискованным углом. В пилотаже пассажирских лайнеров Шорников разбирался еще слабее, чем в особенностях построения воздушных коридоров, но даже непосвященному было понятно, что пилоты рисковали. Ну да эти переживания остались позади. Так же, как легкий душок страха, которым был пропитан аэропорт. Там, в зале вылета, все прекрасно понимали, что новый захват ни одному из пяти отправляющихся бортов не грозит, но избавиться от нервозности никто не мог. Сейчас нервы успокоились, а безоблачная синева и яркое солнце помогли забыть о пережитом волнении. Теперь события дождливого утра воспринимались как немного необычная тема для обсуждения со знакомыми. Да и необычная лишь потому, что Виктору довелось побывать почти на месте происшествия.

Уши снова заложило, и Шорников сглотнул. Снижался самолет медленнее, чем взлетал, но от перепада давления все равно было никуда не деться. Виктор оторвался от созерцания далекого моря и откинулся на спинку.

— Стихия, — вдруг заявил сосед. — Непонятная и неукротимая.

Виктор покосился на попутчика и вежливо кивнул. Сосед выглядел как типичный современный пассажир, путешествующий за чужой счет. Пользоваться услугами авиафирм — удовольствие не из дешевых, и на рейсах давно уже не встретить теток с кошелками или людей невысокого достатка. А если таковые и встречались, это были какие-нибудь специалисты, случайно вырвавшиеся на съезд или симпозиум с подачи спонсоров или администрации предприятий. Попутчик был явно из этой категории. «Наверное, какой-нибудь доцент или служащий». Виктор ориентировался на возраст, лицо и костюм. Возраст был предпенсионный, лицо интеллигентное и не такое сосредоточенное, как у типичного бизнесмена, а костюмчик аховый. Не старый, но старомодный. И стригся «дедуля» наверняка у собственной «бабули», на кухне, а не в парикмахерской, и носил очки модные в прошлом веке. Причем не в конце века, а где-то годах в восьмидесятых.

— Две, — Шорников указал глазами на небо.

Развивать тему он не собирался. Просто ответил. Теперь, когда до посадки оставались считаные минуты, это не грозило длинной занудливой беседой и шапочным знакомством.