Джо Холдеман - Сепаратная война Страница 9

Больше того, внутри стасисного поля законы физики действуют плохо, а химии - вообще не срабатывают. Например, там ничто не может двигаться со скоростью более 16,3 м/сек.,'включая элементарные частицы света. Внутри поля видеть можно, но это не свет, а« своего рода свечение. Если подвергнуться воздействию поля без специального скафандра, то тут же у человека наступает мозговой паралич - не действуют электрические цепи. Да и вообще через несколько секунд вы превращаетесь в глыбу льда. Поэтому нам выдавались скафандры, сделанные из чего-то вроде прочной потрескивающей алюминиевой фольги. Они набиты всякими уникальными прибамбасами и аппаратурой для полной переработки отходов жизнедеятельности. Внутри стасиса можно жить вечно. Вернее, до того времени, пока вы не спятите там от тоски.

Но только одна-единственная дырочка в скафандре от булавочного укола… и вы умираете мгновенно.

По этой причине учения с применением примитивного оружия в стасисе категорически воспрещались. И если во время учений «якобы в пузыре» вы оставляли на скафандре партнера хоть крохотную царапину, вам предоставлялась возможность поразмыслить об этом печальном факте в течение суток, проведенных в строгом одиночном заключении. Правило распространялось даже на офицеров. Мое небрежное обращение с наконечником стрелы обошлось мне в бесконечно тянувшийся день пребывания в полной темноте.

В гимнастическом зале одновременно мог работать только один взвод. Поэтому сначала я тренировалась с любым составом в те часы, которые у меня оказывались свободными от выполнения моих прямых обязанностей, но потом я так перестроила свое расписание, чтобы работать постоянно с четвертым взводом. Мне нравился и командир взвода Аурелло Моралес, и его штабной сержант Карл Хенкен. Но больше всех мне нравилась Кэт Вердо.

Не помню той минуты, когда обычная дружба переросла в половое чувство. Не было ни тщательно обдуманного предложения, ни мгновенной вспышки страсти. С самого начала мы ощущали какое-то физическое сродство благодаря общим воспоминаниям о Тресхолде. Потом мы совершенно естественно стали партнерами по рукопашному бою, так как абсолютный возраст у нас был одинаковый, да й физическое состояние - тоже. Такие тренировки воспитывают чувство грубоватой интимности, а тот факт, что офицеры и младший комсостав пользуются отдельными душевыми, привел к интимности уже другого рода. Аурелло и Карл занимали одну кабинку, а мы с Кэт - другую. Сначала намыливали друг дружке спину, а потом перешли и к противоположной стороне тела.

Будучи просто сержантом, Кэт не располагала отдельной каютой. Она спала в уголке кубрика вместе с остальными женщинами своего взвода. Однажды ночью Она постучалась в мою дверь вся в слезах, вызванных той странной проблемой, с которой мы обе столкнулись. Дело в том, что наши новые руки иногда стали ощущаться как нечто чужое, не свое. Они повиновались командам, но так, будто были отдельными существами, привитыми к тебе. Ощущение чужеродности было сильнее попыток победить его умом. Я впустила Кэт, позволила ей выплакаться у себя на плече (том - здоровом), а потом разделила с ней свою узкую койку. Мы не делали ничего такого, чего не делали уже много раз в душевой, но теперь это уже была не просто шалость. И когда Кэт уснула, положив голову мне на грудь, я еще долго лежала без сна.

Я все еще любила Уильяма, но если не произойдет чуда, я больше никогда его не увижу. То, что я чувствовала к Кэт, было куда больше простой дружбы. Ни по мнению Кэт, ни по взглядам других офицеров, в этом не было ничего извращенного или порочного. Да при этом - отсутствие даже самой маленькой надежды, что у меня может получиться что-то с Сидом или с кем-нибудь из других мужчин.

Когда я была еще девчонкой, то мы, бывало, напевали насмешливую и одновременно грустную песенку, звучавшую примерно так:

Если с милым своим не смогу я лежать,Если мы с ним навеки в разлуке,То придется, пожалуй, немилому дать,А не то околеешь от скуки.

По-моему, этим все сказано.

Я отправилась к Элси Дьюрак - психологу нашего подразделения спецназа, который помог мне разобраться в кое-каких моих комплексах. Потом мы вместе с Кэт навестили Октавию Полл - консультанта по проблемам женского секса. Этот визит закончился смешной четырехсторонней дискуссией совместно с Данте Норелиусом - консультантом по сексу мужскому, результатом чего явилось некое механическое приспособление, над которым мы постоянно хихикали, но которым частенько пользовались, что делало для меня эти отношения более приемлемыми и близкими к норме.

Кэт смирилась с моим желанием держаться за прошлое и не обижалась, что я, лежа с ней, думаю об Уильяме. Она считала это извращением, но романтичным.

Я даже решила обсудить свою проблему с майором, но она подняла меня на смех и выгнала. На борту корабля- все, кто хочет знать, знают, и это было приятно, так как теперь я им не казалась такой страшной и чужой. Если бы я числилась во взводе Кэт или она находилась бы в прямом моем подчинении, ее бы автоматически перевели в другой взвод, что иногда делалось на моей памяти в таких случаях.

Логика подобных решений ясна, но она заставила меня подумать о самой Гарсии. Если бы она влюбилась в другую женщину на корабле, то способа вывести любовницу из непосредственного подчинения майора не существовало. Насколько я знаю, у нее никого и не было.

Кэт в известном смысле переехала ко мне. Может, кому-то это пришлось не по душе, но гораздо больше было таких, которые радовались, что их сержант не следит за ними ежечасно и ежеминутно. Обычно она оставалась со своим взводом до первого отключения света, а затем отправлялась по коридору к моей каютке, по пути встречая других солдат, спешивших по таким же делам. В космической жестянке таких вещей в секрете не удержишь, да никто особо и не пытается это делать.

В наших отношениях с Кэт присутствовал терпкий привкус обреченности - будто обреченные на неминуемую гибель души стремятся слиться в одну, пользуясь истекающими днями жизни. Но ведь это относится ко всем любящим, если, конечно, они не принадлежат к типу людей, живущих по принципу «день прожит, и ладно». Если верить средним показателям, то только у тридцати четырех процентов из нас был шанс на будущее после «Элефанта» - так мы почти все называли Алеф-10, когда дело подошло ко второму гиперпространственному прыжку.

Уильям безропотно пытался объяснить мне физический смысл этого процесса в те времена, когда мы с ним готовились к нашему первому прыжку. Однако математика не давалась мне еще в колледже, а дифференциальное исчисление окончательно и навсегда пригвоздило меня к специализации на английской филологии. Что-то там связано с ускорением. Если вы падаете в коллапсар, то есть в Черную дыру, как это бывает с другими материальными телами, то вы обречены. Но почему-то и вы, и другие окружающие вас люди могут падать туда целую вечность. А с точки зрения окружающего мира, вы выныриваете из этой дыры в другом месте и в другое время и вроде бы сами за это время даже чихнуть не успели.