Геннадий Прашкевич - Белый мамонт Страница 9

«…от юрты твоей до юрты моей потянул сероватый дымок…»

На Праздник первого снега вышел из пещеры.

Боялся, что в такой день косматые подружки изнасилуют его прямо на глазах дочери вождя.

Шел медленный снег.

В природе растворена нежность.

Решил заночевать вне пещеры, где плохо пахло, и где бегали, хихикая, косматые подружки. Стал подыскивать сухое место, где были бы дрова для костра, и нашел пустую медвежью берлогу.

Лег.

Зарылся в ветки.

Небо пасмурное, снег все шел и шел, а Тишубу снилась дочь вождя.

Полный хороших снов, проспал всю зиму. Как медведь, оброс бородой. Целых шесть месяцев проспал, за все это время только два раза перевернулся с боку на бок.

Встал весной.

Небо совсем чистое.

Белый мамонт, проверявший пастбища, увидел Костяное лицо.

Сильно удивился. Долго гонял выспавшегося певца по лесу, даже косматые так его не гоняли. Рыжая челка вперед, как козырек бейсболки. Хобот как волосатая рука. Один бивень огромный, стертый, позеленевший от лишайников, но все равно блестящий, потому что все время в работе, другой – как безобразная роговая бородавка. Догнав, бросил сильно помятого Тишуба у входа в пещеру. Сам встал рядом. Трубил, вытирал толстые ноги о траву.

С этой поры Тишуб – Костяное лицо потерял еще и возможность двигаться.

Неподвижно лежал в темной каменной нише. Ничего не мог, только заняться горловым пением мог. Тайно приходили косматые, жалели, гладили по голове. Еще вдовы жалели Тишуба, тайком занимались с ним торопливым сексом, он не мог отказать – сил не было. Падали с кровли камешки, осыпался песок. Вечность текла, искусство мельчало. В совсем темные вечера Люди льда подвывали горловому пению Тишуба. Хриплые продымленные голоса разносились по заснеженным равнинам. Услышав такое, белый мамонт Шэли останавливал неторопливое стадо и удовлетворенно покачивая хоботом в такт.

12

Шиффу был.

При Шиффу не было равенства.

При вожде Шиффу запрещалось смотреть на Северное сияние.

Певец Харахуру, трясущийся вдовец, тайно подученный трусливым вождем, пел о том, что белый мамонт Шэли вечен. О том, что он вечен – как небо, как земля, и с этим ничего нельзя поделать. Он приходит как снег, и уходит как снег. С этим тоже ничего нельзя поделать. И нельзя построить такое большое копье, чтобы его несли сразу много человек. Смотрите, пел Харахуру, какими маленькими и слабыми стали Люди льда. Они рисуют на стене мышей. Они с коротким копьем вдвоем ходят против одного гуся.

Как таким справиться с белым мамонтом?

Это раньше Эббу был.

Это раньше Нинхаргу был. И Набу, и Иаллу, и Ушиу.

Они были большие. Они убивали отставшего мамонта, сжигали его бивни и добродушно скакали по горячим черным углям. А потом качали над огнем кости мертвеца – призирали судьбу.

«…где ты, время невозвратное незабвенной старины?…»

На отбойном мысу Харахуру нашел ствол дерева, длинный, как река.

Сильный дух прятался в указанном дереве. Как только человек приближался с намерением отрубить кусок, так падал в воду и тонул. Все же общими усилиями притащили дерево в пещеру, разделили на отдельные пластины, поместили в сухом гроте, освещаемом трещащими факелами из бересты. По указанию Харахуру стали склеивать пластины особенным клеем, а молодые сестры Эйа и Аху, следуя тайным указаниям Харахуру, шили парус.

Охотники, глядя на Большое копье, ахали.

Они уже привыкли к тому, что белый мамонт Шэли вечен, а тут лежало Большое копье. Задумчиво держась руками за тяжелые нижние челюсти, садились на корточках и ахали. Переглядывались, понимая: придется выходить против холгута по ветру. Услышав ненавистный запах, белый мамонт Шэли встряхнет рыжей челкой, плоской, как крыло, засмеется и встанет на задние ноги. Даже, наверное, покачает роговой бородавкой, угрожая оборванцам. Даже, наверное, начнет пританцовывать, заманивать, размахивать зеленой веткой.

Тогда следует поднять парус, кинуться на холгута.

Однако трусливый вождь Шиффу запретил испытывать Большое копье. Особенно, когда узнал, что наконечник выточили из цельного бивня мамонта. А глупых молодых сестер Эйа и Аху, шивших парус, изгнал из пещеры.

Сестры красивые. Когда черпали воду из ручья, костяные серьги стучали, и мелодично побрякивали деревянные браслеты у запястий и у локтей. Набрав воды, болтали, оглядываясь на горбатых мужчин, похотливо тычущих пальцами в их сторону. А волосы, заплетенные в косы, свисали донизу. Все считали, что Эйа и Аху сразу погибнут под ногами белого мамонта Шэли, или замрут от голода, но в первый же день в долине, засыпанной мягким снегом, на сестер наткнулись Дети мертвецов, у рта волосатые. Оба в голубоватых шкурах росомах – единственных животных, которые одновременно живут и в том мире, и в этом. Только росомахи могут рассказать человеку о другом подземном мире. Правда, будешь плохо слушать – загрызут. А будешь хорошо слушать – загрызут непременно.

«Будете нашими женами», – сказали сестрам Дети мертвецов.

И повели испуганных в сторону от известняковых холмов, подталкивая копьями в спину. «Этой дорогой долго будем идти, – повторяли. – До нашего стойбища далеко. Пять раз отдыхать будем».

В первый раз устали, сели на тундровые кочки, стали храпеть.

А рядом сугроб – темный, подтаявший, сильно затвердевший от ветра.

У сестер болели ноги от долгого перехода, они соскучились по похотливым взглядам мужчин. Эйа шепотом сказала Ахе: «Давай пойдем к сугробу. Я старше тебя. Я тебя спрячу».

Осторожно вытащив нож у одного из спящих, Эйа выкопала под сугробом нужную яму и загнала туда сестру. Потом уничтожила все следы работ, присыпала сверху снегом, вернула нож. «Уйду с детьми мертвецов, – сказала. – Буду мечтать с ними у костра, а ты вернешься в трибу и все расскажешь».

Когда солнце пригрело, Дети мертвецов проснулись.

Головы круглые, как травяные тундряные кочки, уши торчком.

Громко зевали, скребли грязными ногтями под мышками, потом спохватились: «Где другая девушка?»

«Не знаю, – испугалась Эйа. – Я спала».

«Однако убежала», – пожаловались Дети мертвецов.

И набросились на Эйю: «Ты рядом была. Что с ней сделала?»

«Вы – мужчины, но даже вы устали и спали, – испуганно ответила Эйа. – А я слабая женщина, я сильнее устала. Как легла, так и уснула, совсем ходит не могла».

«Ладно, – сказал один, хорошо подумав. – Возьмем, которая осталась. Вдвоем возьмем. Будем товарищами по жене».

Но второй сказал: «Посмотрим в сугробе».

Подошли к сугробу. Дул теплый ветер и снег уже таял. Ноздреватый, весь в точках.

Один кольнул длинным копьем и чуть не задел прячущуюся в яме Аху. Потом один снова сунул копье в снег и задел младшую сестру, но она крутилась в снегу, как рыжая лисица, и избегала опасных ударов. Старшая сестра так боялась, что все время плакала.