Аскольд Шейкин - Северная баллада Страница 9

- Скажет, - согласился тот, - но при одном условии. Если на руднике хотя бы двое суток не будет никаких работ - буровых, взрывных, погрузки руды; прекратится движение поездов по ущелью.

Дмитрий Степанович поднялся из-за стола.

- Товарищи! Да что вы! Кто же, на это сможет пойти? Двое суток! Десятки тысяч тонн добычи! Что вы, товарищи!

Трофим Петрович грустно улыбнулся:

- Так я и знал. Но взрывы, работа механизмов, перемещение масс руды ослепят приборы. Мы ничего не сможем понять.

- Электровозы-то чем помешают? Пусть потихоньку вывозят уже подготовленную руду. Комбинат на это пойдет.

- Помешают в первую очередь тем, что, простите за азбучность, один провод, питающий электровоз, висит на столбах, а второй провод - рельсы, земля. И значит, когда ходят поезда, в ней неизбежно возникают блуждающие токи значительной величины. И что же? Вместо природных феноменов их-то мы и будем фиксировать? Поверьте, у нас уже есть такой опыт.

- Хорошо, - сказал Дмитрий Степанович. - Это я беру на себя. Сегодня четверг. Гарантирую, что в субботу и воскресенье на руднике не будет работ. Устраивает? - Он еще раз обнял меня. - Поверь, мы все сделаем, чтобы перед тобой оправдаться...

На рассвете Кучумов, старший охотовед областной инспекции и я уехали на аэродром. Погода хмурилась, вылета нам не давали. Кучумов со мной не разговаривал, старший охотовед тоже. Косо посматривали на меня. Из обрывков фраз, которыми они обменивались между собой, я понял, что об источнике им все же кое-что известно, но никакие его целебные свойства ими не признаются. Главный довод: откуда об этом могут узнавать животные? Телеграфа они не имеют. Телепатия? Но ее-то существование и у людей не доказано.

Там же, на аэродроме, мы ночевали. И одну ночь, и вторую. Горы все сильнее заваливало снегом, видимости не было. Только в понедельник утром удалось вылететь.

В кабине самолета мы разместились у иллюминаторов. Перед каждым из нас лежал планшет. Местоположение всего живого, что удастся заметить внизу, следовало начнем отмечать и точно записывать время, когда это наблюдение сделано.

Картина, которая открывалась сверху, была захватывающе красочна. Среди желто-багряной тайги бело-серыми непривычно плоскими островами расстилались массивы горной тундры. Их контуры мне казались знакомыми и незнакомыми и лежали перед глазами как на ладони. Самолет ходил челноком. Я всматривался, делал отметки, все шло вроде бы хорошо, но, когда после приземления мы сверили записи, случилось нечто ужасное. Оказалось, что все мои наблюдения ни с чьими ни разу не совпадают!

И никто из нас троих не отметил следов, которые вели бы к ущелью.

У посадочной полосы стоял Дмитрий Степанович.

- Сколько часов вы провели в воздухе? - обратился он к командиру самолета.

- Четыре, - ответил тот.

- Каждый час стоит пятьсот двадцать рублей, - бросил Дмитрий Степанович и быстро пошел от нас. Я догнал его.

- Что сказали ученые? Уже есть результат?

- Есть, - ответил он не останавливаясь, - однако не тот, которого все мы ждали.

- Но ведь можно было совсем по-другому испытать эту воду - на какой-то ране, царапине.

- Делали. Пустая затея.

"Уеду, - как заклинание твердил я, глядя в его удаляющуюся спину. - Уеду..."

Эти слова я повторял про себя и сидя в машине, которая увозила нас с аэродрома, и потом, когда уже шел по городу. Как бы отбивался ими от своих недавних радостных мыслей.

"Уеду... уеду..."

Но прежде мне надо было повидаться с одним человеком. Не поговорив с ним, я не мог ничего решить.

Я шел по городу, и встречные, как обычно, приветствовали меня. Кто-то жал руку, приглашал в гости, улыбался. Но сегодня я ни на одно из этих приветствий ответить не мог. Не было сил. Мускулы моего лица окаменели.

В таком состоянии скованности я сел в отходивший от управления горного комбината автобус и вышел из него у нижнего входа на рудник. Меня и здесь встретили улыбками. Начальник смены самолично дал мне коричневую пластмассовую каску, по боковому тоннелю проводил на рудничный двор. Я видел, что он горд возможностью оказать гостеприимство такому прославленному человеку.

На рудничном дворе, в этой искусственной пещере в недрах гор, такой громадной, что в ней свободно вмещался целый железнодорожный состав, шла работа. Электровозы медленно проводили вагоны под люками бункеров, и всего двое рабочих, стоя у рычагов, грузили руду. С грохотом, высекая от ударов глыб искры, заполнялись 50-тонные коробки думпкаров. 10 минут - состав!

Начальник смены принялся пояснять:

- Двое суток стояли... В ущелье проводили какие-то съемки. А склоны там - и близко не подходи. Лавины!.. Со стороны города охрану выставили: мало ли дурней! А ученые - народ бесстрашный. У самого подножия, по боковине, протянули провода, поставили приборы, сейсмозаряды взрывали. Уж и не знаю, что они там могли искать. Ущелье-то геологами исхожено тысячу раз... Теперь нам наверстывай, гони план...

Он проводил меня до клетьевого подъема, и я взлетел в его кабине на 400 метров. Здесь начиналась штольня. Я нажал кнопку сигнала. Металлическая дверь отворилась. За порогом продолжался все тот же широкий полукруглый гранитный свод, ярко освещенный лампами дневного света. Вдоль стен распластались ряды цветов: алые розы, нарциссы, тюльпаны, гиацинты, гвоздики... Их были тысячи. Многоярусной лентой они уходили кудато вглубь, скрываясь за поворотом этого подземного коридора.

Девушка в белом халате что-то делала у одной из цветочных гряд. Я подошел. Она обернулась. Из-под голубой косынки сверкнули глаза.

- Ты! Я так рада! Вчера заходила, соседи говорят: "Улетел". А ты уже здесь.

- Был облет заповедника, - ответил я. - Сам-то он занял четыре часа, но долго пришлось ждать погоды. В горах валит снег.

Она прижалась щекой к рукаву моей куртки.

- А у нас круглый год лето. И только подумай: над нами с тобой сейчас сотни метров камня, льда...

Я так и не смог сказать, что уеду. Глядел на ряды цветов, на гранитные своды, на ртутные сияющие лампы, на трубы, которые подводят растениям тепло, воздух, воду, и повторял:

- Да-да, у тебя тут прекрасно...

Потом она подвела меня к стеклянной стене. За нею тоннель расширялся и делался выше. В прошлом была здесв машинная камера. Теперь стояли деревья с глянцевыми листьями и крупными кремовыми цветами. И пчелы - да, пчелы! - вились над ними. Я смотрел на это, но перед моими глазами все же была совсем другая картина. Та, что предстала с самолета: снежный простор горной тундры и на нем ни единого звериного следа, который бы вел к ущелью.

- Ты знаешь? - как будто издалека слышал я ее голос. Когда рудник закроется, нам отдадут все штольни. Это сотни километров горных выработок - узких, широких и даже таких, что просторнее самых огромных дворцовых залов! Приспособить их для наших целей обходится в десять раз дешевле, чем строить теплицы на поверхности. И только представь себе: вверху тундра, полярная ночь, твой заповедник, лыжники, а здесь растения всех стран света. Самый большой в мире подземный ботанический сад. Мы потом и голубое небо устроим над головой, и придумаем так, что солнце будет всходить...