Максим Далин - Интервью Страница 9

Я чуть ли не ползком выбрался из пораженной зоны. Худо было, очень-очень худо. Изо рта потекла кровь, я почти ничего не видел, мои собственные волосы тоже выдирались пучками… Оставалось только подчиниться инстинкту, а инстинкт велел спрятаться и спать. Я нашел в скалах, заросших лесом, пещеру поглубже, кое-как там устроился и заснул. Засыпая, я думал, что, может быть, сюда тоже сбросят эту дрянь, и я умру во сне, но этого не случилось.

Мне понадобилось несколько лет, чтобы восстановиться полностью. Когда я проснулся, эта поганая война уже кончилась. Я поверить не мог. Мне было так удивительно, что где-то еще существует жизнь… я уже насчет людей никаких иллюзий не питал.

После войны все закрутилось еще быстрее. Космос, высокие технологии… Города росли, как на дрожжах, стадо размножилось до чрезвычайности, и охотиться снова стало легко, по старой формуле. Я заинтересовался биологией и биохимией, книжки теперь писали такие интересные — не оторвешься. Рисовал, что-то увлекся книжной графикой, издал несколько графических романов — успешненько. Один — про человека, который из того времени попадает в позапрошлый век, ха-ха! Критика потом все восхищалась, как у меня все достоверно и реалистично прорисовано. Второй — про человека, который потерял возлюбленную на войне. Забавно, как люди впечатлились. Большое издательство комиксов заключило со мной контракт, киностудия порывалась купить сюжет для фильма… Теперь мне стоило сказать добыче, что я, мол, автор «Разлученных» или, скажем, «Нелепой истории», как эндорфины уже и готовы. Короче, смешное наступило время. Толпа интересных ученых, все время открытия делаются, полный простор для воображения — а человечество на ученых плюет и до дрожи в коленках восхищается шоуменами и всякой забавной ерундой.

Я ж в мегаполисе встретил любовь свою первую и до сей поры единственную! Ехал в подземке, учуял запах… ах, какой аромат! Не добыча какая-то там, благоухало настоящей женщиной! Я этот запах помню с детства, так матушка пахла. Запах, равного которому нет, прекраснейший на свете. Я бы за ним куда угодно пошел, хоть в радиоактивный город, хоть в ад.

Я ее вынюхивал, как пес. В мегаполисе всегда все воняло, отовсюду дуло бензиновым перегаром, электричеством, химией всякой… у людей мода пошла мазать себя вонючей дрянью, чтобы собственный запах отбить, так всеми этими духами-дезодорантами-освежителями так шмонило, что в жаркий день над городом висел настоящий смрад. А я так боялся потерять Ее аромат…

Только напрасно. Она-то меня тоже унюхала, пошла навстречу. Я ее в толпе увидел, как звезду в темноте. Абсолютная красота. Черная роза, кудри антрацитного цвета, укрывают фигурку мерцающим плащом, глаза — темные топазы, яркий рот, тело рыси и невесомая походка — а вокруг, королевским шлейфом, потрясающее благоухание, как от садов эдемских.

И этот идеал, это совершенство, мне молвит:

— Великолепный боец, неужели мне не кажется? Знаешь, я еще никогда мужчин не видела…

Она была совсем молоденькая, родилась уже после войны, ребенок еще. Пятидесяти лет не исполнилось. Я даже смутился, подумал, не слишком ли она для любви молода. А вдруг ей роды повредят? Ведь еще не женщина, а сгущенный лунный свет и волна ночного мрака. И говорю:

— Малышка, скажи, ты точно уверена, что готова любить?

Она только рассмеялась. Женщина. Женщины все понимают лучше мужчин, у них удесятеренное чутье и чувство ответственности за себя и за потомство. Больше я сомневаться не посмел.

Мириам. Летняя Ночь. Я ее любил у себя в пентхаусе, у наших ног светился мегаполис, громадные мерцающие соты. Я ее любил пять восхитительных ночей, а на шестую она тихо ушла, когда я заснул. Ее увел древний инстинкт — моя любовь поняла, что уже ждет ребенка, и ушла охотиться за двоих. Триста лет ее ждал, триста лет искал — на неделю, чтобы потом, скорее всего, не встретиться больше никогда.

Даже не знаю, радоваться этому или огорчаться.

На момент знакомства со мной Мириам танцевала эротические танцы в ночном клубе. Я еще подумал — отличное место работы. Там каждую ночь такая толпа собиралось, и весь этот сброд так рвался быть добычей, что она всегда могла спокойно выбрать себе повкуснее. При её красоте и безобидном облике стадо долго не сообразит заподозрить её в убийствах — а когда люди всё же начнут что-то подозревать, она легко поменяет место охоты. Я подумал, моя подруга очень предусмотрительна, найдет, как малыша прокормить. Она хихикала, что мне не стоит беспокоиться — у нее были здоровые инстинкты.

Меня сильно волновало, что мы живем с ней в одном городе. Я даже думал — может, в этом городе теперь и еще кто-нибудь из сородичей живет, город-то огромный, можно не встречаться десятилетиями… Нет, я совсем не рвался защищать территорию; тут пищи хватало, с избытком. Стадо так разрослось, что они все время убивали друг друга от тесноты. Дешёвые газеты, таблоиды, все время писали, как какой-нибудь очередной ненормальный десяток-другой людей топором порубил, или удушил, или отравил — а перед этим еще как-нибудь помучил. Теперь они ужасно много вопили о сексе, везде продавались фильмы, где весь смысл в сексе, но каком-нибудь этаком, необычными способами. Я только хихикал про себя, мол, на что только человек не готов ради удовольствия — а смеяться, в сущности, не стоило. Они ради удовольствия что-то слишком любили кого-нибудь замучить или убить. Фильмы об этом тоже снимали сплошь и рядом.

Раньше это тоже водилось, нет слов, но не в таких масштабах. Жизнь у стада стала спокойнее и сытее, и управляли им с помощью новомодных штук, называемых СМИ, эффективнее, чем в прежние времена, но сама добыча как таковая взбесилась совершенно. Люди начали выделываться так, как и во время Огненных Лет не водилось.

Тогда все-таки стадо избавлялось от врагов или от тех, кого врагами считало. Ну — ошибалось, но в то параноидальное время с них и взять было нечего: они здраво мыслить не могли. Но сейчас-то, вроде бы, пришла пора соображать здраво — а здравомыслие давало странные сбои.

Я это хорошо оценил. Однажды я охотился, и ко мне вдруг подвалил мужчина, от которого уже на расстоянии мощно несло адреналином и эндорфинами вместе, и начал мило разговаривать. Я сперва слегка удивился, а потом вдруг сообразил, что он хвостом виляет по моей охотничьей схеме! Знаешь, по большей части человеческий разум совсем примитивный. Приемы рассчитываются на раз — вопрос только в том, зачем они человеку-то нужны. Я знал, что их инстинкт, который частенько сбоит, к кому угодно может тянуть, но тут чуял такую смесь злости, и страха, и возбуждения, что не мог не сообразить — ничего он меня не клеит.