Джеймс Уайт - Большая операция Страница 9

– А как насчёт меня?

– А для тебя, дорогой, почти всё.

Конвей повесил трубку и обратился к Приликле:

– Что-то проникло на этот корабль. Харрисон испытывал тот же тип слабых галлюцинаций или умственное расстройство, что и наш персонал. Но я не перестаю думать об отверстии во внешней обшивке – бестелесному разуму вовсе не нужны дыры, чтобы куда-нибудь залезть. Куда это нас ведет?

Приликла не знал.

– Вероятно, я буду об этом сожалеть, – сказал Конвей, – но думаю, что надо позвонить О'Маре…

Но поначалу главный психолог не давал ему открыть рта. Только что его кабинет покинул Маннон, который сообщил, что состояние пациента с Худлара резко ухудшилось и что необходима повторная операция не позднее завтрашнего полудня. Было очевидно, что старший терапевт не питает надежд на то, что пациент выживет, но он сказал, что если на это и есть небольшая надежда, то безотлагательная операция её значительно увеличит.

– Времени доказать свою теорию, Конвей, – закончил О'Мара, – у вас совсем немного. А теперь, что вы хотели мне сказать?

Новости о Манноне выбили Конвея из колеи настолько, что он с прискорбием понял, какими неубедительными и, что самое страшное для О'Мары, бессвязными будут его доклад и идеи по поводу происшествия на Митболе. Психолог был весьма нетерпелив с теми, кто не мог ясно выразить свои мысли.

– …И вся история настолько необычна, – неуклюже заключил Конвей. Теперь я почти уверен, что дело с Митболом не имеет никакого отношения к проблеме Маннона, если только…

– Конвей! – резко перебил его О'Мара. – Вы крайне возбуждены и ходите кругами! Вы должны понимать, что, если два необычных явления отделены друг от друга небольшим отрезком времени, то вероятность того, что они вызваны одной и той же причиной весьма велика. Меня не слишком обеспокоит, если ваша теория окажется до крайности нелепой – в конце концов, вы пришли к ней не формальным, но логическим путем, – но меня очень беспокоит ваше полное нежелание думать. Быть неправым, доктор, бесконечно предпочтительней, чем быть глупцом.

В течение нескольких секунд Конвей тяжело сопел носом, пытаясь обуздать свой гнев, чтобы иметь возможность ответить. Но О'Мара облегчил его задачу, незамедлительно дав отбой.

– Он был не очень вежлив с вами, друг Конвей, – констатировал Приликла. – К концу он был прямо-таки совсем невежлив. Это важное подтверждение его истинного к вам отношения этим утром…

Конвей против собственной воли расхохотался:

– В один прекрасный день, доктор, вы забудете кому-нибудь сказать что-то приятное, и тогда в этом Госпитале все попадают замертво.

Самым паршивым во всей этой истории было то, что они не знали, чего они ищут, а теперь время на поиски было урезано вдвое. Все, что им оставалось делать – это продолжать сбор информации и надеяться, что из этого выйдет какой-нибудь толк. Но даже вопросы, которые они задавали, звучали бессмысленно – вариации на тему: «Было ли за последние дни в ваших действиях или бездействии что-нибудь такое, что вызывало бы подозрение о постороннем влиянии на ваш мозг?» Это были корявые, глупые, почти не имеющие смысла вопросы, но они продолжали их задавать до тех пор, пока тонкие, как карандаш, лапки Приликлы не стали ватными от усталости. Физическая выносливость эмпата была пропорциональна его силе, которая практически отсутствовала, – и он не отправился отдыхать. Конвей упрямо продолжал расспросы, чувствуя, что с каждым часом становится все более усталым, злым и глупым.

Он намеренно избегал встречи с Манноном – сейчас бы это стало только деморализующим фактором.

Он позвонил Скемптону, узнать, нет ли у него доклада корабельного врача с «Декарта». Его нещадно обругали, так как у полковника по графику сейчас была середина ночи. Но Конвей обнаружил, что с тем же запросом к Скемптону уже обращался главный психолог. Причем, О'Мара мотивировал это тем, что предпочитает черпать информацию из официальных документов, а не у предвзято настроенных врачей с их бестелесными страстями. Затем произошла совершенно непредвиденная вещь – все источники информации Конвея неожиданно пересохли.

Очевидно О'Мара провел с операционным персоналом один из периодических тестов, выбрав из него тех, у кого подошли сроки. Но большинство из этих существ были очень полезны, рассказывая Конвею о своих ошибках. Никто не утверждал, что Конвей нарушил конфиденциальность и что-то нашептал О'Маре, но в то же время, если бы даже это соответствовало истине, никто бы ничего вслух все равно не сказал. Конвей чувствовал себя усталым, обескураженным и тупым, но в основном усталым. Однако время приближалось к завтраку и смысла ложиться спать уже не было.

После обхода Конвей сходил на ранний ленч с Приликлой и Манноном, а затем направился вместе с последним в кабинет О'Мары, в то время как эмпат поспешил в операционную для худлариан, чтобы проследить за эмоциональным излучением персонала во время подготовки к работе. Главный психолог выглядел слегка усталым, что было необычно, и был достаточно сварлив, что, как правило, служило хорошим признаком.

– Вы будете ассистировать старшему терапевту Маннону во время операции, доктор?

– Нет, сэр, только наблюдать, – ответил Конвей. – Но внутри операционной. Если начнется что-нибудь интересное, а я буду ассистировать, худларианская мнемограмма может сбить меня с толку, я же хочу быть начеку и…

– Начеку, он говорит! – воскликнул О'Мара уничижительным тоном. – Да вы выглядите так, будто спите прямо на ходу. – Он обратился к Маннону: – Вы почувствуете облегчение, если узнаете, что я тоже начинаю подозревать наличие кое-чего интересного. Но на этот раз я буду следить за ходом операции из наблюдательного купола. А теперь, Маннон, если вы ляжете на кушетку, я лично проведу мнемозапись худларианской пленки…

Маннон сел на край низкой кушетки. Его колени были почти на одном уровне с подбородком, руки полускрещены на груди – вся его поза напоминала человеческий эмбрион. Когда он заговорил, в голосе его звучали отчаяние и мольба.

– Смотрите. Я работал с эмпатами и телепатами много раз. Эмпаты воспринимают, но не передают эмоции, а телепаты могут общаться лишь только с себе подобными – как-то раз они попытались вступить в телепатический контакт со мной, но, кроме легкого почесывания мозгов, я ничего не ощутил. Но в тот день в операционной я владел полным контролем над собственной умственной деятельностью – в этом я абсолютно уверен! Однако все продолжают пытаться доказать мне, что кто-то нематериальный и невидимый, кого нельзя обнаружить, повлиял на мои оценки окружающего. Было бы гораздо проще, если бы вы признали, что тот, кого вы ищете, еще и не существует, но вы все чертовски…