Песах Амнуэль - В полдень за ней придут Страница 9

Она уходила — он видел. Штейнбок спровоцировал ее уход своими словами и действиями, он мог сказать Джейдену (и непременно сделает это), что все произошедшее — результат продуманных медицинских действий с целью вызвать в мозгу госпожи Пенроуз необходимые психические изменения, приводящие… Он скажет так, конечно, и профессиональная его честь не пострадает ни перышком, но все ведь не так, он знал это, и Алиса знала тоже, точнее — знала, когда была…

— Не уходи, — сказал Штейнбок.

Женщина откинулась на неудобном стуле, будто это было глубокое кресло с подлокотниками. Руки повисли в воздухе с такой видимой легкостью, будто действительно опирались на упругую кожаную поверхность, пальцы свисали, она болтала ими, а глаза пристально смотрели на доктора, и цвет их менялся — голубой, зеленый, карий — казалось, что невидимый окулист переставлял контактные линзы, пробуя, какая лучше подойдет к этому новому лицу… удлиненному носу и тонким губам… двум глубоким морщинам, медленно проявившимся на высоком лбу… показалось или на самом деле ее темные волосы приобрели в свете неоновых ламп стальной оттенок?

Лицо сидевшей передо Штейнбоком женщины стало мужеподобным — женским, конечно, но что-то в нем изменилось, потом эти изменения можно будет рассмотреть в записи при сильном увеличении и понять, как это происходит, какие лицевые мышцы сокращаются, какие расслабляются, как возникают морщины, как, на самом деле, меняется не лицо, а личность.

— Ну, — сказала Эндрю Пенроуз низким басом, не простуженным голосом, как доктору показалось сначала, а нормальным мужским басом-профундо, как у одного итальянского певца, которого Штейнбок слышал в прошлом сезоне в Метрополитен в какой-то итальянской опере, и в его голосе была такая мощная глубина, такая первобытная темная красота…

— Так я спрашиваю, — проговорила-пропела госпожа Пенроуз, — за каким чертом человеку космическая экспансия, если он не в состоянии извлечь из нее даже десятой доли тех преимуществ, которые выход в космос предоставляет даже самому непритязательному уму, если, конечно, можно говорить об уме применительно к среднему человеческому индивидууму, для которого совершенно нетворческая работа является образом жизни и, скорее всего, даже ее неизбежной целью?

Нужно было отвечать? Штейнбок и половины сказанного не понял, потому что следил не за смыслом звучавших слов, а за их просодией, за тем, как завершалось изменение в лицевых мышцах, как окончательно ушла замечательная девушка Алиса и как явился… кто? Не Эндрю Пенроуз, это точно. Только не она.

Интересно, как ей удается держать навесу руки, будто на подлокотниках кресла, и не уставать? Почему-то этот вопрос, не имевший ни к психиатрии, ни к цели допроса никакого отношения, интересовал доктора в тот момент больше всего.

— Если вы назовете себя, — сказал он бесстрастным, насколько сумел это изобразить, голосом, — то нам легче будет разговаривать и обсуждать проблему, которую вы сейчас обозначили.

— Мое имя… Странно, что вы спрашиваете, сэр. Я, в общем, хорошо известен в подлунном мире, вы наверняка читали мои работы… я имею в виду не только журналы «Природа» и «Наука», где я много лет веду колонки обозревателя, но, по большей мере, книги… неужели вам ничего не говорит название "Мир без войны"?

На лице Штейнбока, наверно, действительно не отразилось ничего, кроме недоумения, потому что она… он… досадливо поморщился и произнес своим неповторимым басом:

— Господи, люди так нелюбопытны… Мое имя Рене Бернал, доктор философии, лауреат Нобелиатской премии, профессор университетов в Кембридже и Савонлине, действительный член Королевскогого физического общества, Французской академии, Германского… гм… короче говоря, и прочая, и прочая, и прочая, не имеет значения, поскольку не титулы, хотя и они влияют на отношения в научном сообществе, определяют значимость научного работника, но исключительно опубликованные им сочинения, содержащие значимые для науки и человечества доказательства, открытия, закономерности…

— Рене Бернал, — задумчиво произнес Штейнбок, стараясь не думать об Алисе, только что сидевшей передо ним на этом самом стуле, где развалился теперь престарелый… ну да, достаточно посмотреть в его усталые глаза… философ. — Именно Рене? Не Джон?

— Рене, — сказала Эндрю… то есть, сказал. Штейнбоку было интересно — когда одна из множественных личностей, находящихся в женском теле, является мужчиной в ее собственном, личности, представлении, как она себя ощущает, обнаружив, что вместо брюк носит платье, и все остальные особенности женского тела мгновенно почувствовав, поскольку не почувствовать это невозможно? В свое время, изучая феномен расстройства множественной личности на пятом курсе медицинского факультета, он прочитал десятка два работ, опубликованных в "Журнале психиатрии", а потом, во время практики в Рокфеллеровском госпитале в Нью-Йорке дважды наблюдал РМЛ у пациентов, прочитал также стенограмму процесса Марка Петерсона, которого судили за изнасилование в 1984 году некоей Сары Флеминг, оказавшейся множественной личностью и содержавшей в себе шесть субличностей и пятнадцать личностных фрагментов, большая часть которых понятия не имела о том, какому насилию подверглось их общее тело. И нигде, ни в научных трудах, ни в стенограмме, ни на собственном небольшом опыте он так и не смог обнаружить ответа на простенький вопрос. Как-то так получалось, что все личности, которые он наблюдал лично, были одного пола. Спрашивал Штейнбок, конечно, и коллег-психиатров, но убедительных ответов не получил ни разу — получалось, что мужчины в женских телах вели себя так же естественно, будто и тела принадлежали мужчинам, что наводило на любопытные размышления о природе этого заболевания и о связи внутреннего «я» с внешними телесными проявлениями.

Должно быть, Штейнбок на какое-то время сам отключился от реальности, раздумывая над проблемой полового несоответствия, потому что обнаружил вдруг, что Эндрю… то есть, Рене Бернал, философ, прототип которого носил — это он помнил точно — имя Джон, смотрит на него, прищурив свои черные глаза (черные? Глаза у Алисы были ярко, ослепительно голубыми!), и ждет ответа на какой-то вопрос, которого доктор, видимо, не расслышал.

— Давайте, — сказал Штейнбок, — разберемся с вашими биографическими данными, профессор.

— Давайте, — проговорил Рене Бернал ему в тон, — разберемся в том, каким образом я здесь оказался, почему на мне это нелепое женское платье, больше похожее на тюремную робу, почему я вообще, похоже, стал женщиной, хотя и совершенно не ощущаю своего тела, и почему, судя по обстановке в этой комнате, я нахожусь то ли в заключении, то ли в месте временного задержания, хотя прекрасно помню, что минуту назад (впрочем, скорость течения времени в данных обстоятельствах может оказаться сугубо индивидуальным восприятием) находился в своем кабинете в Кембридже и читал книгу французского философа и писателя Шарля Камю об отношениях между личностью и обществом в современном мире.