Андрей Щупов - Доноры Страница 9

Сквозь гомонящую толпу хозяйственно протолкался полицейский - еще совсем молодой парень богатырского роста и с небольшим шрамом над верхней губой. Он действовал оперативно и без суеты. Убедившись, что Виктор в порядке, тут же стал выяснять приметы уехавшей машины. О результатах сразу сообщил в центр, воспользовавшись миниатюрной рацией. Ему что-то быстро отвечали... А потом случилось неожиданное. Полицейский заметил кольцо на мизинце потерпевшего. Гримаса на мгновение исказила молодое лицо, но только на одно-единственное мгновение. Разрешающе кивнув Виктору, он пробормотал:

- Никаких вопросов, приятель. Иди и будь осторожен.

Виктор стал протискиваться через людскую толчею. Замечательно! Значит, полиция была в курсе. Кольцо на мизинце - опознавательный знак, и содействие отдела профилактики их скорее всего устраивает. Это было еще одним подтверждающим моментом. Аура мистического сгущалась на глазах. Масштабы эксперимента начинали по-настоящему удивлять Виктора. Как ни крути, город - это более миллиона жителей и тысячи полицейских! Странно, что никто из доноров до сих пор не проболтался. Иначе об опытах ОПП давно бы трубила вся пресса. Или, может, об этом уже все знают? И этот шпингалет, настойчиво дергающий его за рукав, и девицы, забавным образом вытягивающие шеи, пытаясь рассмотреть, что же там все-таки случилось?..

Он посторонился, пропуская старичка с палочкой, упрямо проталкивающегося к месту события. Беззубый рот его безостановочно двигался, как будто старикашка что-то пережевывал, глаза были алчно устремлены вперед. Виктор прибавил шагу. Долгое время он жил отшельником, общаясь лишь с Майклом и еще парой-тройкой людей. Могло получиться и так, что он умудрился пропустить новость мимо ушей, хотя... Виктор вспомнил слова Рупперта, касающиеся секретности эксперимента. Подобные фразы встречались и в подписанном им контракте. Наверное, пятьдесят тысяч приемлемая цена за молчание. Полицию же навряд ли посвящали в подробности. Возможно, ей подарили удобоваримую легенду, вынуждающую не препятствовать задержанным донорам, а по возможности и всячески им содействовать.

Виктор мысленно воспроизвел гримасу молодого полицейского. Что она означала? Отвращение или своеобразное сострадание?..

Оглядевшись, он увидел зазывающую вывеску питейного заведения. Мозг еще буксовал на стадии раздумья, а ноги уже несли его к распахнутым дверям. Посещать различного рода публичные места, в том числе библиотеки, кинотеатры, выставки и бары, ему тоже настоятельно не рекомендовалось, но лояльности и послушания они могли требовать от кого угодно, но только не от Виктора. И снова он ощутил в груди знакомый трепет, уже второй раз за сегодняшний вечер. Подобного он не испытывал давненько - с тех самых пор, как, освободившись из плена, попал сначала в Австрию, затем в Нидерланды, а потом уже и сюда...

Он взял стакан апельсинового сока и, пристроившись за круглым столиком, зашарил рукой по подсумку. В помещении, чем-то похожем на склад, тот же инструктор выдал ему, помимо амуниции, карту города, адреса нескольких дешевых ночлежек и семидневный комплект белковых концентратов. Он мог жить вполне автономно, нуждаясь только в воде и крыше над головой в часы сна. Впрочем, и сон с помощью стимулирующих препаратов он мог сжимать в час-полтора - во всяком случае, если верить словам инструктора. Достав пакет с концентратами, Виктор надорвал одну из бумажных капсул. Он ожидал увидеть что-то вроде таблеток, но формой это больше напоминало куколку тутового шелкопряда. Сунув ее в рот, он вынужден был признать, что тающее на языке крошево на вкус достаточно приятно. Нечто среднее между растворимым какао и свежим гречишным медом, правда, не столь сладкое, слегка отдающее лимоном. Работники отдела профилактики утверждали, что в течение всей недели доноры прекрасно обходятся этими самыми брикетами. По их же признанию, подобными штуковинами снабжали спецподразделения во время операций на Ближнем Востоке. Совсем немного воды, и вы в прекрасной форме в течение суток! Впрочем, пока ему не на что было жаловаться. Нынешнее физическое состояние его более чем устраивало. Кроме промывания желудка, чудо-медики Малькольма организовали Виктору ряд тонизирующих ванн, а на ночь к левой руке была присоединена полуторалитровая капельница. Виктор понятия не имел, что за гремучую смесь они мало-помалу перекачали в его кровь, но на следующее утро он проснулся заново родившимся. Боли ушли, уступив место жаркому электричеству, проникшему в суставы и мышцы. В теле поселилась забытая легкость, он ходил, словно на звонких пружинах, с удивлением обнаруживая в себе ребяческие позывы коснуться в прыжке потолка, стремительным скоком пуститься по коридору. Именно тогда, беззастенчиво воспользовавшись его телесной эйфорией, новоиспеченного донора повторно провели в кабинет к Рупперту, где он и подписал жирно отпечатанные бланки договора. Сейчас одна из них покоилась в заднем кармане брюк, и Виктор машинально похлопал себя по ягодице; бумаги были на месте. Прислушиваясь к приятной трансформации проглоченного брикета в искристое тепло, он обвел помещение повеселевшим взглядом. Около десятка столиков, посетители - в основном грузные, с неряшливо раздавшимися талиями мужчины. Скучающие взоры, движения неповоротливых бегемотов, болтовня, которая и по сию пору казалась ему чужой. Виктор достаточно легко овладевал языками, и все-таки родной язык оставался родным. Сторонняя англо- и франкоязычная речь негодующе отфильтровывалась, и подобные толковища немногим отличались от подлинной стопроцентной тишины.

Паренек у стойки взирал на него мутным кроличьим глазом. Второй глаз парня скрывался за фиолетовой припухлостью, возникшей, по всей вероятности, совсем недавно. Виктор парню не нравился. Антипатия угадывалась столь явно, что неприятное чувство, родившееся сразу после приключения с машиной, мгновенно усилилось. В бицепсах появился нехороший зуд. Но главное - Виктор снова чувствовал трепет ВЕРНУВШЕЙСЯ К НЕМУ ВОЙНЫ.

Человек, перенесший хоть раз настоящий артобстрел, представляет себе, как страшно это наяву, как глупо и фальшиво отражен этот ад на мириадах клокочущих огнем кинолент. Война - подобие архипелага, на каждом из островов которого проживает страх. К чужой смерти можно привыкнуть, к своей - никогда. Притупляются чувства, правдивей и проще становятся речь и эмоции, и все же подниматься в атаку под пулями даже в двадцатый раз чертовски сложно. Может быть, даже сложнее, чем в первый, потому что знаешь не по рассказам, как просто споткнуться, встретивши пулю; потому что, своими руками выпустив несколько тысяч маленьких металлических посланцев дьявола, заранее готов испустить стон, вообразив собственную развороченную спину - результат одного-единственного попадания. Багровый тоннель, взрытый в доли секунды, идет расширяющимся конусом, начинаясь с крохотного лаза, проделанного в груди. Виденное приходит во снах, а чувство страха въедается в мозг, как грязь под ногти, но избавиться от него труднее, чем от грязи. На это уходят месяцы и годы, в течение которых спокойствие внешнего мира снова и снова отторгается взвинченными нервами; зуд, поселившийся под кожей, становится порой невыносимым, и люди сходят с ума.