Дмитрий Щербинин - Парящий Страница 9

Ваня распахнул книгу в середине, там, где рассказывалось про звезды, стремительно стал перелистывать страницы, но иногда, когда появлялась какая-то особенно красивая иллюстрация, глаза его вспыхивали, и он останавливался, любовался. Потом взглянул на Лену, и обнаружил, что она вовсе не на книгу астрономии, но только на него смотрит. Ваня, задыхаясь от восторга, проговорил:

- Знала бы ты, какой у тебя сейчас лик... О небо, о рай - сколько же в нем жизни! Ты знай, что я без тебя не смог жить, так что пообещай, пожалуйста, что мы больше не расстанемся... Ах, да ты посмотри пожалуйста в эту книгу - ведь это же теперь все нашим будет - все эти красоты, и еще многие иные, никогда человеком не представимые увидим мы, Леночка. Ведь раньше-то я только на сотню, ну на три сотни метров от земли мог подыматься, но теперь то, скажи, Леночка, если мы вместе то будем - разве же сможет нас какая-нибудь сила остановить? Леночка, разве же можно верить в эти физические законы? Разве же они значат, что-нибудь?..

- Нет, ничего не значат... - в растерянности проговорила Лена, которая только мельком взглянула на картинку, и вновь перевела взгляд на висящего в воздухе Ваню.

А тот больше просиял от ее голоса, и стал переворачивать страницы дальше, пока не добрался до раздела "Галактики". С какой же жадностью, с каким же восторгом цеплялся он теперь за каждую из картинок - буквально глазами их поедал. Вот галактика Андромеды - подобно огромному архипелагу, дивно прекрасных, почти неразличимых пылинок, плывущих в черных глубинах космоса.

- Смотри! Смотри, Леночка. Ведь каждая из этих пылинок - это звезда; у каждой есть какие-то свои тайны, миры; каждая из этих звезд неповторима, и ведь их там сотни миллиардов! Леночка, представляешь, как мало еще знает человечество, и как жалко, что все живущие сейчас, так, до самой своей смерти и не узнают тех тайн. А мы, Леночка, мы же прямо сейчас отправимся... Да, да - что же медлить!.. Господи, Леночка, ты только посмотри, красота какая!

Ваня перевернул страницу, и там была изумрудного цвета галактика напоминающая некое космическое, божественное око:

- И там ведь тоже миллиарды непознанных миров! Леночка, представляешь ли, какие это должны быть все прекрасные миры! И я знаю - мы можем познать все их тайны, всю мудрость их вдвоем, любимая, любимая... Да - я люблю тебя; мы будем парить через времена, через вечность. Да, да - в тех пространствах время будет идти совсем по иному! Люблю, люблю тебя - всегда любил! Ну, так и что же - подашь ли ты мне руку?! Теперь то, конечно подашь - теперь весь космос наш, Леночка...

Ежели вначале он еще говорил шепотом, то под конец перешел в такое могучее, восторженное состояние, что едва ли не кричал. Теперь тем, кто был по другую сторону двери совсем не обязательно было прислонятся к ней ушами глас Вани раскатывался по всей квартире.

- Да он точно свихнулся!.. И ведь не пил то ничего... Милицию, все-таки, вызвать надо...

- Нет, нет, обойдемся без милиции. - пророкотал Дима. - Давайте попробуем открыть дверь...

- Ну так, Леночка, летим прямо сейчас, я готов бросить этот мир постылый он мне. Постылый...

И Ваня протянул руку, веруя, что Лена непременно возьмет ее, и он уж приготовился выпрыгнуть в открытую форточку, и дальше - в бесконечность. Он настолько был уверен в этом, что даже и представить не мог, что Леночка теперь вот каким-то образом, по какой-то немыслимой причине может ему отказать. Ему казалось, что, раз уж он сделал признание, раз уж раскрыл ей самое дорогое, что в его сердце было, так они сразу отвечала ему сильным, преданным чувством, что он сразу же становился ей самым близким, ну а уж какой-то там "кавалер" и вовсе в расчет не брался.

Однако, именно кавалеру, который был немало разозлен, и готов был с Ваней "разобраться" - именно ему первому удалось протиснуть голову, в чуть приоткрывшуюся дверь (кресла со скрипом отползли в сторону) - однако, так как он был пьян, так как в комнате царил полумрак - он не смог понять, что там происходит на самом деле, но увидел то, что ожидал увидеть - Ваня якобы стоял возле стола, и тянул руку к Лене, а та, бедная, забилась в угол, и едва не плакала.

- Ну ты, псих, а ну отпусти ее! Отпусти, я требую!.. - вскрикнул кавалер, и бешено стал ударять о створку плечом. - Не хочешь?!.. Ну, я сейчас до тебя доберусь!..

При каждом его частом, сильном ударе, звенела где-то посуда, с потолка сыпалась обивка, ну а дверь медленно продолжала открываться; Ваня, весь дрожа от нетерпения, вытягивал горячую руку к Лене, с мольбою глядел ей в глаза, теперь уже шептал:

- Ну, что же ты - весь космос ждет нас! Вот послушай, пожалуйста - это тебе строки посвящаю:

- В золотистых колосьях, на поле,

В море теплых и сладостных трав,

На безбрежном и милом раздолье,

Или в тенях певучих дубрав,

Или в небе бескрайнем, безбрежном,

Там, где птицы летят на Восток,

Там, где в свете и мягком, и нежном,

Умирает закат... так далек...

Ах, нигде, и средь вечных просторов,

Там, где дальних светил череда,

Безразлична к людским нашим взорам,

Светит холодом чистым всегда...

Ах, нигде и в спокойствии вечном,

В нескончаемом смертии сне,

Как в дыханье земли быстротечном,

Не забуду нигде о тебе.

Что ты, дух мой, моя половина,

Только вместе сквозь вечность пройдем,

И холодная космоса льдина,

Скажет: "В вечности мы тебя ждем!"

Эти, придуманные в одно мгновенье, а потому и не претендующие на какую-то особую оточенность и правильность формы стихи, прозвучали, однако, с таким сильным трепетным чувством, которое заполнило всю квартиру, и вытеснило прежнее напряжение и что даже и кавалер остановил свои удары плечом, и кое-как смог протиснуть половину своего туловища. Теперь он уже отчетливо различил, что происходит возле стола, что Ваня словно бы лежит в полутора метрах от пола, ни за что не держится, и смотрит прямо в бледное, еще более прекрасное, нежели когда бы то ни было лицо Лена, которая вновь вскочила с кресла, и стояла теперь, вцепившись руками в стол. Похоже, что ничего вокруг не видела... Кавалер же сначала и не поверил глазам своим: вот протер их, еще раз глянул, вздохнул громко, и тут же отпрянул назад, в большую комнату, слышался его дрожащий, перепуганный голос:

- Там черт знает, что происходит - безумие какое-то...

И этот голос кавалера несколько привел в чувству Лену: по крайней мере, она вспомнила, что существует иной, привычный ей мир, и что надо жить по законам того мира, а не поддаваться только первому чувствию, которое возникло в ней при том небывалом, что она видела теперь перед собою (а ведь в какое-то мгновенье она действительно хотела подать ему руку и подняться, и лететь к этим прекрасным, неисчислимым миром). Но вот она проговорила, как могла сдержанно, спокойно: