Юрий Погуляй - Мертвая пехота Страница 9

Огромная машина для убийства. Пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в лицо звездному рыцарю. Голову ловура закрывал тяжелый обшарпанный белый шлем с затененным непробиваемым забралом. На лобовой броне и наплечнике красовался герб корпуса — сжатая в кулак латная перчатка; голос, усиленный динамиками, отдавал металлическим эхом. На Нару Рудольф даже не посмотрел. Наверное. — Челнок к взлету го…

— Срочная эвакуация, ловур! Пусть бойцы отступают к челноку и пусть минируют все, до чего смогут дотянуться! — перебил его Элай.

— Слушаюсь, дор стратег! — в голосе Рудольфа блеснул ледок. Офицер ловко развернулся и отошел.

— Корабельные синтезаторы справятся и с пищей, и с воздухом… — начал было Ловсон. — А здесь только зря солдат положим. На орбите у них больше шансов, Нара.

Зачем он ей это сказал?

"Потому что ты весь такой бедный и несчастный, да? Потому что тебе хочется быть благородным героем, думающим прежде всего о других, да? И который в конце трагично и красиво умирает? Ты долбанный лицемер, Элай!"

РЭМ КОНСВОРТ

Утро пятого дня

Он открыл дверь, и из комнаты пахнуло едкой смесью пота, немытого тела и страха. Рэм Консворт тяжело вздохнул и на миг задержался на пороге. Хотелось немедленно вернуться домой, взять в руки книгу какую-нибудь подобрее, с хорошим концом. Налить большую кружку горячего отвара на привезенных с Ливня травах, сесть у окна в сад, в любимое продавленное кресло, и забыть обо всем, от самой Империи Лодена, до ноющей в районе затылка головы. Вообще, Рэм любил свою работу, но вот такие дурно пахнущие издержки ему не нравились.

Но, чего греха таить, подобную нелюбовь приходилось прятать за ширмой черных, и не всегда веселых шуток. Например, он называл эту вонь — ароматом правды. И действительно считал, что пот, кровь, а иногда и моча — это предвестники человеческой свободы. Сигнал, что дознавателю удалось пробиться сквозь броню грехов и ширму самооправданий. Что ему удалось по-своему освободить душу пленника. Помочь ему сбросить оковы условности, и посмотреть на себя другими глазами. Ну и, конечно же, самому в очередной раз пожалеть о выбранной работе.

Откуда-то донесся приглушенный стенами мужской вопль боли. Привычная музыка для недр Дома Раскаянья. Длинные, высокие коридоры с белыми стенами и галереями черных дверей. За которыми раскрывались самые потаенные секреты.

Работать сегодня не хотелось совершенно.

— Добрый день, Бэлла, — хорошо поставленным голосом поприветствовал он пленницу и захлопнул дверь, оборвав тягучий вой истязаемого. Ободряюще улыбнулся. Рэм знал, что хорош собой. Высокий, стройный, плечистый, с аккуратной прической, с правильными чертами лица и, как говаривали его многочисленные любовницы, волшебным, притягивающим взглядом. Сейчас его красота была особенно заметна. Теория контрастов.

На стуле скорчилась полненькая, выстриженная наголо женщина в изорванном платье. Лицо ее посинело и заплыло от кровоподтеков. Руки были связаны за спиной, а вместо безымянного пальца на правой кисти уродливо чернел распухший обрубок. Бэлла Лакрун, семьдесят четыре года. Уже не молода, но и до спокойной старости еще далеко. Если, конечно, жить без греха и праведно.

За стулом пленницы стоял безмолвный Шестой в черном и просторном балахоне. Шестой нравился Рэму больше Пятого. Он был крепче и выносливее старой развалины, нашедшей, наконец, покой в армейском мемориале. А еще Шестой был старым знакомым Бэллы.

— Сегодня вы выглядите паршиво, моя дорогая Бэлла, — Рэм присел напротив нее, отметив кровавое пятно на полу, рядом со стулом пленницы. — Братья Кнута не слишком усердствовали? Они, знаете ли, меры не ведают. Я, конечно, пытаюсь держать их в узде, но…

Та лишь вздрогнула от звука его голоса, и Консворт понял, что беседа затянется. Откинувшись на спинку, он прикрыл глаза, собираясь с силами. Доставшееся ему дело уже порядком утомило. Скучное, нелепое, перекрученное интригами и высокомерной глупостью этих кретинов, крутящихся при дворе Императора. Рэм считал, что нет ничего хуже подобных дел. Нет чести в том, чтобы распутывать паутину грязного белья, скопившегося в корзинах благородных домов. Уж дерьмом-то там перепачкана хорошо если половина.

— Дор Пахта, мой добрый мертвый друг, успокойте свою девушку.

Шестой покачнулся, шагнул к женщине, и та сдавлено вскрикнула, попыталась отстраниться от мертвеца. Из прорехи платья показалась дряблая, бледная грудь, и Рэма передернуло от омерзения. А ведь мертвому Алаю эта отвратительная "прелесть" нравилась. Хлесткий удар Шестого выбил из Бэллы лишь жалобный скулеж.

— Сегодня утром умерла ваша подружка Туна, — сообщил Консворт. — Знаете, она тоже упрямилась. Глупо, знаете ли. Кстати, она отчего-то считала, что невиновна. Представляете? Уверяла меня в этом. Но, увы, я как-то не поверил. То ли день сегодня такой, то ли давление скачет — но вот не убедила она меня. Грустно, не правда ли? — Рэм настроился на долгую и неприятную беседу, которую так не хотелось вести.

Вообще, эта троица нравилась ему не больше, чем опостылевшая работа. Мерзкая компания, он понял это, как только организовал за ними слежку. Типичное для аристократии дело: анонимка о заговоре, удачно пойманный на краже слуга Пахта, под пытками давший показания на своего хозяина и его товарок, и машина Дома Раскаянья мелет жерновами чужие жизни. И в этот раз Рэму не было их жалко. Это в добрых сказках рядом с принцами да королевами крутятся сплошь лучшие умы общества. На самом деле там пахнет хуже, чем в загаженной уборной. Уж Рэм-то знал…

Пока он наблюдал за троицей, то отметил, что они предпочитали держаться особняком. Юный аристократик из зачахшей ветви прежде великого дома и две его постельные дамочки, безродные, и потому готовые на все ради шанса дотянуться до высшего света. Конечно, открыто никто не считал свиту Алая Пахта любовницами, но они бывали на людях только вместе, и тем порождали разные слухи. Однако Рэм прекрасно знал, кто из них кого трахал. Отчего ему было еще противнее смотреть на избитую коротышку. Вот она, лидер триумвирата. Вот, кто на самом деле верховодил влюбленным и потому глупым Пахтом, погибшим от пыток три дня назад и поднятым вчера в качестве помощника. И кто запудрил мозги юной и недалекой Туне, мнимо скончавшейся сегодня утром. Аристократик-то так ничего и не сказал, а вот его долговязая подружка во всем обвинила пухлую товарку. Задыхалась, плакала, и твердила, что Бэлла все знает. Что это Бэлла сказала, что Бэлла подумала, что Бэлла решила.