Иван Ковтун - Азиатский аэролит Страница 9

Возвратился Эрге в Америку не скоро (все были уверены, что его нет уже на свете), целых три года спустя, когда остатки банд и генеральских армий были разгромлены и рассеяны регулярными частями Красной Армии. Что делал Эрге все это время — неизвестно. Он лишь привез Лайстерду подтверждение, что его концессии и имущество национализированы и вернуть их — пустая надежда.

За время разлуки много перемен в жизни испытала и Гина — Эрге застал ее уже выдающейся певицей. Такой блестящей карьере способствовали чистый и хорошо поставленный голос (Гина еще в Петербурге брала уроки у знаменитого профессора), упорный труд и деньги мистера Лайстерда. Пресса на удивление благосклонно (деньги, как известно, творят чудеса) встретила выступления Регины Марич, по большей части пересказывая ее автобиографию — в чем-то правдивую, немного вымышленную; газеты часто помещали ее портреты, и Гина за каких-то три года стала примой самых известных и аристократических мюзик- холлов Нью-Йорка.

Встреча с Эрге была холодной, но приличной, и они, сами того не замечая, вновь стали супругами. Основной причиной, державшей их вместе, была дорогая кровать красного тяжелого дерева.

…Лента воспоминаний прервалась на сегодняшних днях. Гина лежала неподвижно, без мыслей. Вскоре почувствовала, как тягостная тоска легла на грудь и сжала все тело тяжкими объятиями.

Из глубокой темноты вынырнул образ неуклюжего человека с серыми хорошими глазами и тихо приблизился к кровати. Гина свела руки и заложила их за голову, и нежно, шепотом сказала в темноту:

— Милый, хороший.

Из глаз по щекам поползли два горячих ручейка, и грудь судорожно колыхнулась.

Где-то за дверью послышались шаги — узнала Эрге. Мигом вскочила с кровати и на цыпочках пошла к двери, заперла, вернулась к кровати и стала напряженно ждать знакомого стука в дверь.

Шаги прозвучали совсем рядом с дверью, но после затихли вдалеке, — догадалась, что Эрге свернул к себе в кабинет.

* * *

Эрге механически зажег свет, пододвинул ближе к столу удобное кресло и беспомощно застыл. В черных блестящих зрачках упорно билась назойливая мысль:

«Не может быть — черт побери — с ума сойти можно». Протянул руку к пузатому глобусу — повертел вокруг оси и остановил взгляд на Сибири. Глаза встретили знакомые названия — Вилюйск, Бодайбо, Алдан, Лена, Подкаменная Тунгуска, Якутск…

Черные застывшие зрачки блеснули вдруг задорным огоньком.

— Неужели правда? — пробормотал про себя с какой-то взволнованной и одновременно будоражащей тревогой.

Затем выражение тревоги сменилось сосредоточенностью и недоверчивой замкнутостью. Инженер наклонился к ящикам стола, открыл средний и осторожно извлек опрятную толстую папку из выделанной кожи.

Чрезвычайно бережно, даже с некоторой опаской, как исследователь проверяет результаты нового опыта — раскрыл ее и начал перебирать пожелтевшие листы с заметками, небольшие карты, начерченные от руки, нечеткие сероватые фотографии странного мощного бурелома и голых гор.

Еще достал из ящичка небольшую шкатулку и вытащил оттуда несколько бледно-серых кусочков металла — очень похожего на платину.

И чем дольше рассматривал Эрге неведомые документы, касавшиеся, очевидно, одного и того же события, тем сильнее вздымалась в нем тревожная волна.

Когда снова собрал все вместе и осторожно вернул на место папку и шкатулку — нервно прошелся, остановился на миг у окна, нервно вздернул сильные плечи (признак беспокойства и раздражения) и опять уселся в кресло, целиком предавшись тревожным мыслям.

В этот поразительный вечер и Эрге пришлось вспомнить (хотя он этого не любил и ненавидел) — свое безвозвратно ушедшее прошлое.

Какой бешеный ураган промчался! Какие руины оставил после себя! Не верится… И какие широкие перспективы открывались перед инженером Эрге — от ощущения силы и веры в себя легко и даже приятно туманилось в голове.

И сейчас перспективы и горизонты карьеры не стерлись и, быть может, видятся яснее, чем у кого-либо из его товарищей-эмигрантов, что прозябают, завидуя ему. Но надо отдать дань правде — перспективы и горизонты чертовски сузились и не так уж ясны, как кажется на первый взгляд.

Слава и деньги! Хотел бы он видеть, кто отвергнет эти сильнейшие природные стимулы. Два этих слова ведут на борьбу миллионы людей, приручают дикарей, покоряют и превращают в ягнят великанов. Слава и деньги! Два слова, дополняющие друг друга — эти два слова были и остаются его идеалом, его путеводной звездой. Это его «верую». Хотел бы он видеть человека, который не пребывал бы в плену этих слов, не дрожал бы с нервным наслаждением, заслышав эти два слова.

Конечно, есть люди, что презрительно морщатся и ставят себя выше их — ложь! Они просто-напросто слабые и малодушные трусы; просто никудышные, бессильные бездари, фарисеи, они боятся этих двух слов, хорошо зная, что для них они все равно что неприступные, недостижимые крепости. И такие люди — он, Эрге, глубоко убежден — в одиночестве, когда не могут обманывать себя, бесстыдно дрожат, как рукоблудцы, благоговейно шепча два заветных слова. Как он их ненавидит! До чего они мерзки и в то же время глупы!

Злые, напоенные горькой бессильной злобой мысли вихрились в голове Эрге — бессистемно, хаотично.

Всплывали воспоминания, годы юности, надежд, годы урагана, проклятого урагана, что так нежданно разбил и уничтожил годы долгой упорной работы, испепелил путь к деньгам и славе. Проклятие! Больнее, обиднее всего, что он бессилен в своей злобе и ненависти! Будь ты проклят, бешеный ураган!

* * *

На улицах уже стихал гул и грохот, а Эрге все не мог усмирить свою бессильную ярость и избавиться от назойливых и неприятных воспоминаний.

Какие времена были! Какие возможности! Сколько сил и надежд! Крайний северо-восток Сибири упорно конкурировал со своей соседкой — Аляской.

В то время как Аляска, проданная в 1867 году Америке за 7,2 миллиардов рублей, дала новым хозяевам в первые сорок лет одного только золота более чем на полмиллиарда рублей, сибирские сокровища по-прежнему лежали мертвым капиталом. Залежи золота, меди, угля, железа, гранита, — все еще ждали рачительных хозяев.

Огромные просторы Якутии — в десять раз больше любого европейского государства — еще не были полностью нанесены на карты, и о несметных горных залежах железной руды, алданском и вилюйском золоте, эндыбальском свинце — знали лишь единицы, обычно отчаянные авантюристы с темным кровавым прошлым.

В те годы среди промышленников начало греметь имя молодого энергичного инженера Эрге. Все золотые тузы старались перетянуть к себе на работу «молодого черта», что знал тайгу как свои пять пальцев — точно он родился и вырос в ней.