Анатолий Матвиенко - Демон против люфтваффе (СИ) Страница 10

  Ну вот, за что боролись. Мотор лопочет на средних оборотах, ветер шелестит в крыльях, подкосах, расчалках, разбиваясь о прозрачный козырёк кабины, за которым весь из себя такой красный военлёт, впрочем, слегка побледневший от волнения. Вырулил за Подгорцевым, стал метрах в сорока и боком. Если прямо на него довернуть - выпущу из поля зрения. У "Чайки" впереди видно только чистое небо поверх задранного капота. Наконец, у командирской машины пыхнули по бортам дымные струйки, покатилась вперёд зелёная птичка.

  "Не трусишь, Ванятка?"

  "Сам бы пилотировал, было б спокойнее".

  "Кто ж тебе в прошлом году не давал? Теперь летай пассажиром".

  Я двинул рычажок газа вперёд до упора. Быстро набирая обороты, взвыл мой "Райт-Циклон". Обычное покачивание на мелких ухабах переросло в душевную тряску. Мелко задрожала овальная баранка управления, принявшая вибрацию от элеронов и руля высоты. Вдруг сидящая на парашюте пятая точка прекратила скакать, остался лишь зуд в ручке и на педалях. Мы в воздухе!

  Сквозь чаячий изгиб крыла и туманный круг винта виден И-15 майора. Я чуть нагнал его и сбросил газ. Скорость двести, высота растёт понемногу. Чуть качнул педалями и ручкой, машинка слушается! Правда, если заложу крутой вираж или, тем более, в штопор сорвусь, даже не представляю, как она себя поведёт и, главное, как тогда с ней справлюсь.

  Идём по прямой. Подобрав газ, чтоб не отстать и не таранить ведущего, осмелился вбок глянуть. Мать-перемать, полный восторг! Вроде ж ничего особенного, железная дорога на Минск да так называемое "шоссе", римляне и то лучше укладывали. А с высоты - натуральное волшебство, будто превратилась Советская Белоруссия в игрушечную страну. Машинки, паровозики, домики, их хочется пальцами взять, рассмотреть и переставить.

  Высота метров пятьсот, человечков видно отчётливо. Руками машут. Украдкой посмотрев на майорский истребитель, я чуть нос задрал и ручку вправо-влево. Крыльями покачал, значит. Глядите, люди добрые, пролетариат трудовой, как сталинские соколы охраняют мирное небо... Тьфу, нахватался комиссарских штампов, скоро сам в них поверю.

  Подгорцев между тем заложил весьма неглубокий вираж, широким полукругом разворачиваясь влево. Я - за ним, примерным пионером. Перед капотом проплыл западный горизонт, там затаилась Германия и находится цель моей миссии. Но бросаться на врага, едва самолётом владея - даже не самоубийство, просто глупость.

  Днём у Бобруйска ориентироваться просто до ужаса. Большая река, железные дороги. Чесслово, и без комэска не запутался бы. Горькое разочарование только, что воздушная сказка заканчивается.

  Я притёр машину к полосе без козла... почти. Биплан чуть подпрыгнул на передних стойках и опустился на три точки. Обождал, пока скорость упала, начал змейку выписывать. Как и на взлёте - впереди ни хрена не видно.

  Лётный шлем взмок, хоть выкручивай. Обтёр макушку рукавом, снова шлем на голову нахлобучил - честь отдавать, рапорт оглашать командиру отряда. Подгорцев подтянулся.

  - Ну, доволен, настырный?

  - Так точно, товарищ майор. Навыки восстанавливаются. Прошу согласовать график подготовки. Хочу подтянуться до полётов в составе звена и эскадрильи.

  Отцы-командиры тихо застонали. У отрядного рука дёрнулась. Похоже, хотел мне в морду засадить, едва сдержал порыв. А как же, дурной пример заразителен. Не дай Бог, другие обтекатели в кабину запросятся. Тогда жди неприятностей... И всему виной этот спятивший комсорг с неизвестно откуда прорезавшейся инициативой.

  Решив больше не назоляться, я отправился в столовую, где ощутил себя героем дня. Ну, будто с боевого вылета вернулся, покрошив "Цепеллин" и двух "Фоккеров" в придачу. Это же заурядный тренировочный полёт, без сколько-нибудь серьёзных пилотажных фигур! Ну, будто бы пешком прошёлся. Самолётный по-пешему.

  Залив в бак тарелку борща, откинулся на стуле.

  "Болван же ты, Мудаков!"

  "Что обзываешься?" - прокряхтел бывший хозяин тела и несостоявшийся политработник.

  "Добровольно отказался от такого счастья!"

  "Вроде Божьей Благодати?"

  "Зря ёрничаешь, безбожник. В Благодати соединены все радости, земные и возвышенные, кроме грешных. Стало быть, восторг от полёта тоже в ней есть. А тебе лишь бы выпить и потрахаться".

  "Может, отметим сегодня? Ребята нехорошо косятся..."

  "Ну уж нет, - обрезал я его мечты. - Конечно, пить придётся. Но не пьянея. Только чтоб из общества окончательно не вылететь".

  "Как это?"

  "Запросто. Помнишь, как за ночь язвочка зажила на... Ну, ты знаешь, где. Порезы на морде исчезают до окончания бритья, больше никаких бумажек. Одна из прелестей внедрения беса в смертное тело - быстрое выздоровление и расщепление отравляющих веществ, включая этиловый спирт. Трудно нас убить, разве что голову отпилить или фюзеляж порвать на куски".

  "Здорово! Или нет? Выпить-то хочется..."

  "За особо выдающиеся подвиги могу изредка отключать борьбу со спиртом. Я же тебе по ночам позволяю телом рулить, когда с Лизой исполняешь супружеский долг. Не трепыхаешься - заслужил".

  "А ты подглядываешь!"

  "И даже чувствую удовольствие, что и ты. Тут - без вариантов. Задремать или иным образом отключиться, когда начинается веселье, не могу, брат".

  Думал, заведёт привычную бодягу - какого чёрта в него вселился бес и какого дьявола не хочет свалить. Нет, смирился. По крайней мере, мозги не полощет.

  А в части для меня начался настоящий ад, не хуже предыдущего места службы в загробном мире. Наряды и неприятные задания посыпались что из рога изобилия, за ними - взыскания, мол, не доглядел, не проявил комсомольской сознательности и революционной бдительности. Любые пакости горазды придумывать, лишь бы в небо не рвался. Ну не поверили товарищи командиры в мои пилотажные способности!

  Комиссар эскадрильи вызвал Лизу на доверительный разговор, расспросил - может дома что не так? Отчего у комсорга столько неизрасходованной энергии? Или у жены нередко голова болит? Супружница, по её словам, честь семейного очага отстояла, а комиссар обеспечил мне выговор за "невыпуск внеочередного комсомольского листка". Очередные-то все вывешиваются вовремя, нумеруются и хранятся не менее тщательно, чем документы о техническом обслуживании машин.

  Второй раз я взлетел лишь в июле, в конце того же месяца снова, теперь в составе звена. Вдобавок получен был приказ о присвоении мне старлея. Документы отправились наверх до начала лётных инициатив, и командир бригады, громко скрипя зубами, вручил мне новые петлицы с третьим кубиком.

  В тройке мы ходили по инструкции, то есть по воздуху, но пешком. Повороты блинчиком, почти без "опасного" крена внутрь радиуса, взлетели-развернулись-домой. Могли бы и нарушить, но нет ни малейшей гарантии, что хоть один пилот в припадке комсомольской бдительности не настучит. Или по пьяни растрезвонит о том, как положил болт на инструкции по снижению аварийности.

  Со мной смирились. Ну, служит. Ну, летает. Delirium tremens (2) вроде бы не проявился. Но так просто дело не кончилось, я создал неприятный прецедент. Двое подобных Бутакову наземных истребителей, полгода или год не допускавшихся к полётам или старательно их избегавших, запросились исполнять воинский долг. Прониклись "вдохновляющим примером секретаря комсомольской организации". И беда не заставила себя ждать.

  На посадку заходил древний И-5, когда "Чайка" из соседней эскадрильи выкатилась на полосу для взлёта, упёрлась слепым рылом в небо и рванула навстречу. Я с парнями из нашего звена у КП болтался. Словно по наитию, втроём повернулись к ВПП (3). "И-пятый" судорожно газанул, попробовал подняться, но куда там... Скорость для набора высоты уже потеряна. Удар, взрыв, пожар, ошмётки в разные стороны. Мы, понятно, кинулись к полосе, а толку? Лётчиков вытащили потом. Маленькие, как младенцы, скрюченные. У одного только белые зубы торчат, губ-то и не осталось. У второго, садившегося, голову вообще не нашли - раздробило, видно.

  Дальше, как водится, прибыла комиссия из Минска, началась обычная канитель: разбирательства, собрания, оргвыводы. Обо мне командиры слова дурного сказать не вправе. Ошибки причастных очевидны - наземного умельца, который флажком отмашку на взлёт дал, не глянув спускающуюся машину, пилота, погибшего на И-5, что дурой попёр на посадку, не посмотрев на лётное поле. Я вроде бы ни при делах, но каждая начальственная падла на меня косяки бросает. А в неофициальной обстановке говорят с матерком: если бы не мои хреновы инициативы, мать мою и самого меня во все дыры, были бы живы ребята...

  Феерия с разбирательствами вылилась в открытое объединённое комсомольско-партийное собрание авиабригады. То есть практически всего личного состава, беспартийные только поварихи да малость рядового аэродромного персонала. Я не воспользовался комсорговой привелегией заседать в президиуме, в гущу забился, ветошью прикинулся, изготовившись не отсвечивать и где надо громко хлопать при упоминании имени горячо любимого вождя авиаторов и друга ботаников. И, быть может, отсиделся бы, но комбриг не стерпел. Ни к селу ни к городу решил по мне проехаться, никакого отношения к катастрофе не имевшему.