Алексей Кулаков - Великий князь Страница 10

– Я и без тебя про то знаю!..

Моментально вспыхнув и так же быстро успокоившись, великий государь Московский пошарил взглядом в поисках легкой медовухи. Не нашел и тут же нетерпеливо прикрикнул:

– Эй, кто там есть?!

Почти без задержки показался один из мовников: ближные бояре и дворяне, кои обычно и прислуживали князю в банных делах, предпочли проявить не свойственную им скромность.

– Медовухи.

Вновь оставшись вдвоем с сыном, отец положил руку ему на плечо, тем самым молчаливо извиняясь. Открылась дверь, пропуская князя Вяземского, рискнувшего вновь появиться перед грозными очами своего повелителя, стеклянный графинчик тихо стукнул о край небольшого серебряного кубка…

– Ступай, Афоня.

Подождав, пока дверка плотно закроется, Иоанн Васильевич в два глотка опустошил кубок, самолично наплескал себе новую порцию и с сомнением поглядел на сына. Подумал, но все же налил и ему. Кваса.

– Про яды твои составные много кто слышал, да никто их не видел: аптекарь наш Арендишка как-то говаривал, что перевелись-де умельцы, способные такое сварить. И я те его слова крепко проверял, сыно. Так что не бери себе в голову все эти страшилки…

– Я могу.

Открывший было рот для очередной успокоительной сентенции, правитель понял, что вновь недооценил таланты своего первенца.

– М-да.

– Батюшка. От меня не скрыть любую отраву в еде и питье, но ты и братья с сестрой того не могут. Я… очень боюсь потерять кого-либо из вас. Как матушку.

– Ну-ну, откуда такие мысли?

Осушив кубок, Иоанн Васильевич вздохнул и слегка сгорбился. Вновь налил себе душистого меда, чуть-чуть поколебался, затем все же выплеснул на пол квас из берестяной кружечки сына и наполнил ее сладковатым питьем. Не полностью, конечно, так, от силы на треть.

– Вижу ведь, придумал уже что-то. Говори уж.

Через пять минут размеренного шепота, разбавленного очень тихими вопросами и ответами, Великий государь, царь и Великий князь всея Руси ненадолго замер в полной недвижности, затем медленно и как-то грузно поднялся, напрочь позабыв о хмельном. Уже перешагнув высокий порог, он остановился, окинул взглядом вскочивших на ноги ближников и нехотя обернулся назад:

– Я подумаю.

Теплой июньской ночью царящая в небе луна, заметив наплывающие с запада дождевые тучи, начала светить особенно ярко, с извечным своим любопытством заглядывая в окна домов и проникая в людские чаяния и сны. Скользила пальчиками прозрачных лучей по крестьянам и боярам, ремесленникам и купцам, монахам и воинам, смотрела и не видела ничего для себя нового. Хотя… проникнув сквозь удивительно чистое и большое стекло в одну из спален Теремного дворца, небесная красавица прикоснулась к разметавшейся по подушке светлой гриве волос, скользнула по нежной коже лица и закинутой за голову руке…

Ш-шш!

Проснувшись посреди ночи от слитного шороха мелких капель дождя, Дмитрий пару мгновений соображал, что это такое прервало его сон, наполненный весьма сладкими видениями. Зевнул, чуть шевельнулся, после чего приподнял покрывало и со слабым удивлением обозрел кое-какую часть своего тела, победно вздыбившуюся вверх.

– Вот блин…

Глубоко вздохнув, он с несколькими «потягушечками» покинул ложе, находясь в непонятном состоянии: вроде бы образовался весомый повод для радости, но отчего-то хотелось сходить по-маленькому и завалиться спать. Увы, пока он наполнял нужную бадейку, сон (подлец этакий!) куда-то убежал. Прислушавшись к себе еще раз, царевич сладко зевнул, прошлепал к открытому на ночь окну и выставил наружу руку, которую тут же обдало мокрой прохладой.

«Душа хочет спать, а тело нет. Ну что за жизнь, а?»

Постояв, нагой подросток ненадолго вернулся к ложу за покрывалом, а заодно привычно-бездумным движением подхватил с малого поставца можжевеловые четки, после чего устроился на подоконнике со всеми возможными удобствами. Разум, наслаждающийся звуками и запахами теплого ночного дождя, потихоньку заполнялся мыслями, и созерцатель сам не заметил, как начал лениво размышлять. Поначалу о том, что сразу после полудня его ждет двухдневная дорога в Тверь, и значит – здравствуйте, активные тренировки с луком, самострелом, седельными пистолетами и (разумеется) саблей и копьем. Затем мысли плавно перешли на новости из Ливонии, коими с ним щедро поделился отец: притихшая на время война вспыхнула там с новой силой, но не против Литвы, а вместе с ней – последнее обстоятельство весьма неприятно удивило как шведов, так и датчан. Впрочем, последние свое недовольство постарались скрыть, и пока русско-литовские полки спешно подтягивали к Риге, Выборгу и Ревелю осадные жерла[22], датские дипломаты упорно торговались, набивая цену за участие своих кораблей в полной блокировке городов-портов с моря. Вроде бы дело шло к согласию…

– Тьфу ты!..

Косой порыв ветра бросил мелкие капли небесной влаги внутрь окна, слегка намочив краешек покрывала, лицо и часть белеющих в темноте волос. Сплюнув в окошко, наследник царства Московского поерзал на подоконнике, отодвигаясь чуть подальше от шаловливого ветра, а мысли его оставили Ливонскую войну и коснулись вещей более мирных и прозаических. К примеру, недовольства тем, как проходит его «производственная практика» в Тверском уделе.

«М-да, практика получается откровенно корявой – урывками и мимоходом. Зато в Туле вдоволь насиделся, в Гжель часто заглядываю, а Александровская слобода так вообще вторым домом стала. И как в таких условиях познакомиться поближе с тверской элитой и купечеством? Особенно если вокруг крутится куча приказных дьяков и прочих «помогальщиков» из Москвы?..»

Нет, совсем уж бесполезными свои «набеги» на белокаменный кремль Твери он назвать не мог, потому что кое-каких перспективных купцов и бояр удельного княжества он все же приметил. Да и опыт самостоятельного правления тоже приобрел, заодно проверив свои возможности администратора и управителя. Конечно, нельзя было сказать, что княжество под ним расцвело и резко разбогатело, нет. Но некоторое (причем вполне заметное) оживление в делах строительных и купеческих определенно имело место быть. А уж гостей и паломников в городе образовался заметный переизбыток: желающие хоть краешком глаза увидеть государя-наследника, испить благословленной им воды или получить исцеление прибывали в Тверь чуть ли не толпами и иногда устраивали тринадцатилетнему целителю настоящую осаду.

– Н-да.

Честно говоря, царевич очень надеялся на то, что его будущая «полевая практика» как военачальника пройдет более… спокойно и продуктивно. И очень желательно, так сказать, «одним куском». Тем более что тонкости военных действий на западной границе ему обещались преподать более чем успешные воеводы князья Хворостинин и Горбатый-Шуйский. А как именно гонять степняков на востоке взялся научить чрезвычайно опытный порубежник князь Воротынский и его главный подручный воевода Адашев. Вот уж кого удача любила как родного и благосклонно улыбалась каждый раз, когда тот планировал и совершал дерзкие набеги в крымскую степь!.. Благодаря стараниям окольничего мелкие и средние кочевья степняков уже не рисковали приближаться к рубежам Русского царства ближе чем на пять дневных переходов. А те, кто рисковал, рано или поздно лишались всего, что имели, включая и собственные жизни.

Грр-рм!

Слабенький отзвук далекого грома на мгновение перекрыл шорох дождя, отвлекая сереброволосого подростка от тягучих размышлений – вернее, направляя их в другое русло. Заканчивался июнь года тысяча пятьсот шестьдесят шестого от Рождества Христова, но никакой Опричнины[23] великий государь так и не объявил. И в этом Дмитрий видел свою первую крупную победу: начав с демонстрации своих способностей, он продолжил обрабатывать отца аккуратно продуманными «озарениями и предсказаниями», обставляя свои «пророческие откровения» таким образом, чтобы часть сведений можно было легко проверить. Со временем, всего лишь подождав два-три года. Скорая смерть османского султана Сулеймана Великолепного, золото, медь и драгоценные камни Урала, серебро Нерчинска, набеги степняков, моровое поветрие, неурожайные года… В плюс пошли и новые производства, которые «осиянный благодатью царевич» с грехом пополам строил, запускал и налаживал: те же печи для фарфора пришлось переделывать семь раз! А насчет Тульского сталелитейного вообще были сильные сомнения, что его получится «поставить в строй». Однако ж справился!..

– Да уж…

И теперь эти новые производства наполняют казну полноводным ручейком серебра. Вернее, не так. Сам по себе новый источник русских серебряных чешуек и голландских талеров зародился еще до появления производств фарфора, стекла и стали – тогда, когда казна стала продавать излишки бумаги новой выделки. Затем в один прекрасный день всех челобитчиков обязали писать свои прошения только на особой бумаге с оттисками державных орлов, и хилые струйки серебра немедля окрепли и налились силой, превращаясь в тоненький, но постоянный ручеек. Опять же тоненьким он был до того, как в Гжели начали выделывать большие листы на диво прозрачного стекла. После появления фарфора (поначалу достаточно грубого и без какой-либо росписи) уже вполне себе большой ручей стал потихоньку разрастаться в мелкую речку, по мере того как новость о русском фарфоре и фаянсе, изделиях из уклада, бумаге и стекле достигала иноземных купцов. Вот уж кто поначалу просто не верил своим ушам, а потом и привалившему счастью!.. Ведь Московия куда как ближе Китая, а значит, и обернуться с товаром можно не один, а все два, а то и три раза – лишь бы денег хватало. Ну а на месте их ждал настоящий шок при виде зеркал просто невозможных размеров и чистоты отражения – последние, кстати, добавили в потоки серебра толстые золотые струйки…