Рекламщик в ссылке для нечисти - Олли Бонс Страница 109

Василий хлопнул себя по поясу — здесь, не потерял.

Тут в дверь изнутри заскреблись. Василий, как было условлено, открыл, и Любим, попятившись, ахнул.

Чёрный зверь, крупный, как медведь, выглянул, окинул их взглядом светлых, в зелень глаз. Потом, толкнув дверь плечом, вышел наружу весь — мех густой, чуть светлее под шеей, по брюху и по низу хвоста.

— Пёс твой вроде иначе выглядел, — севшим голосом сказал Любим. — Да я его будто видал у корчмы... вот...

— Это Завид, — ответил Василий таким же голосом. Он хотя и видел волков в зоопарке, но не таких, чтобы по пояс.

— Так в Перловку ж нечисть иная пройти не может!

— Ну, значит, повезло нам, что он не нечисть, а всего лишь проклятый...

Завид коротко фыркнул, будто что-то сказал напоследок, да и скользнул за угол чёрной тенью.

— Идём, — сказал Василий и потянул Любима за рукав. — Идём скорее!

Борис прибыл в карете, похожей на телегу с крышей. Ящик на колёсах, да и всё, разве что расписной. Стража следовала за ним верхом.

Василий с Любимом как раз добежали, успели к тому часу, когда всадники — в кольчужных рубахах, с мечами, — пересекали незримую границу. Тихомир встал у них на пути, стеной стоял и Горыня, расправив плечи. Мальчишки-лоточники умолкли и попятились. Василий отыскал Марьяшу взглядом, увидел, как её губы что-то ему прошептали, но что, не понял.

Один только глупый Хохлик верещал:

— Вернитеся! Да стойте, стойте, я со счёту сбился! А коней-то, коней в бересту писать?.. Стойте, я ж вас не заберестил!

Все перловские собрались здесь, на берегу, недалеко от моста, у столов. Среди них виднелись и гости, всё больше крепкие ребята, но всё-таки не чета царским дружинникам. Товарищи Завида вышли вперёд, сжимая дубины. Раньше, похоже, им уже приходилось пускать их в дело.

Дверца кареты распахнулась, и царь Борис ступил на луг расшитым сапогом.

Высокий и сухой, он сутулился, но широкие плечи напоминали о том, что прежде он был воином. В круглой шапке, подбитой мехом (и как только не упрел?), в золотом, до земли, широком наряде, царь огляделся. Лицо его, горбоносое, с густыми тёмными бровями и почти седой бородой, было суровым.

— Вот как, значит, здесь гостей встречают? — зычно спросил он и выразительно поглядел на мечи у поясов Горыни и Тихомира. — Не хлебом-солью? И отчего ж никто не кланяется?

— Ежели к нам с добром, то и мы с добром, — с вызовом ответил Тихомир. — А ежели супротив нас цельное войско собирают, так я уж не знаю, гости это явились али кто.

— Да и я не ведаю, — так же недобро сказал ему царь, — к побратиму ли приехал, али к недругу лютому, который за спиною моей с нечистью снюхался. Нынче я сына верну, и Казимир в том поможет, а ежели кто помешать тому вздумает, жизни его я не пожалею, будь он хоть побратим, хоть кто.

За его спиной из кареты выбрался колдун, подал руку царице, но смотрел не на неё, а на народ. Лицо его было безрадостно, губы поджаты. От Василия он особенно долго не отводил взгляда, как будто что-то обещая.

Всеслава, царица, была так же высока и худа, как и царь. Запавшие щёки она румянила, брови чернила, но застывшее лицо с опущенными углами губ всё равно казалось неживым. Свободный наряд, расшитый золотом, походил на колокол, а она сама — на тонкий его язычок.

— Где подменыш? — спросил Казимир. — Отвечайте, да помните: я не терплю, ежели мне лгут. И кто лжёт, непременно за то ответит!

В этих словах был намёк, предназначенный Василию.

— Ты сам лжёшь, — ответил Василий смело. — Царевича никто не подменял, он проклят, и ты об этом знаешь. Ты, гад, просто мучил и его самого, и его мать с отцом, потому что тебе это давало силу!

Казимир одним только взглядом подал знак царю, тот кивнул страже.

— Двадцать лет, блин!.. — успел сказать Василий, и перед ним возникло лезвие меча. Хмурый дружинник смотрел и ждал, скажет ли он ещё что-нибудь, и глаза у него были такие же холодные, как металл.

Говорить расхотелось.

— Где подменыш? — властно повторил колдун и обратился к царю: — Сыщи мне его, Борис, а этих под стражу, всех... К ночи сына тебе верну.

— Слыхали? — обернулся Борис к своим людям. — Выполняйте! Всё обыщите. Подменыша сюда, а этих заприте в корчме. Кто противиться будет, того поучите мечом.

Василий сглотнул. Вот и мастер говорить, называется. Они не учли, что говорить им не дадут.

— Да как можешь ты, царь, эдакой лже поверить? — возмущённо сказал Горыня. — Я уж тебе говорил, что был у отца моего побратим, славный Зорко, а колдун его убил да его облик принял! Он князей у нас перессорил...

— Лжёшь, — прервал его Борис. — Знаком я с Вадимом, и боле того: помог я ему тогда, на его стороне мы бились. Да не упомню, чтобы он хоть единожды говорил о колдуне.

— Так и не говорил, и отцовым людям, что после на верность ему присягнули, запретил!