Степан Кулик - Сабля, трубка, конь казацкий Страница 11

И ситуация, несмотря на проявленную находчивость и даже геройство, принципиально не изменилась. Мне по-прежнему предлагали не выбор, а только измененные обстоятельства. Грубо говоря, станция и буфет другие, а пиво и железная дорога все та же. Путь следования из «Фиг знает откуда» до «Хрен знает куда». Остановка Березайка, кому надо – вылезай-ка…

Продолжая размышлять примерно в таком интеллектуально-саркастическом ключе, я оставил Василия рулить процессом дознания, а сам набил свою трубку изъятым у татарина табаком, прикурил от костра, крепко затянулся и… выпал в осадок.

Глава четвертая

Как и бывает при сновидениях, всего не запомнил. Только самые яркие, последние мгновения. Запах примятой полыни, горький привкус во рту, топот копыт и неприятная, гортанная речь… Мерзкий, похожий на змеиное шипение, шелест выдвигаемого из ножен клинка… Понимаю, что надо бежать, пытаюсь вскочить, но кто-то силой удерживает меня на месте и при этом трясет так, что зубы клацают…

– Петро! Петро… Очнись! Что с тобой?! Эй, бабы! Воды! Скорее!

С трудом выныриваю из полуобморочного состояния и обнаруживаю себя в руках запорожца. Похоже, именно Полупуд пытается вытрясти из меня душу. Лицо у казака встревоженное, взгляд тоже. Начисто позабыв о том, что я изображаю немого, пытаюсь сказать, чтоб отпустил, но вместо этого выдавливаю из себя самое главное:

– Та… та… тары…

Впрочем, результат получается тот же. От неожиданности Василий разжимает руки, и я рогожным кулем валюсь на землю. Казак тут же бросается поднимать меня обратно.

– Слава тебе, Господи! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… Отпустило горемыку! – восклицает радостно. – Заговорил! Слышь, Петро! Ты заговорил!

Сила и амплитуда потрясений увеличиваются в геометрической прогрессии, так что запираться и дальше опасно для здоровья.

– Я?.. – ничего умнее в усердно взбалтываемую голову не пришло. А лучший способ потянуть паузу – отвечать вопросом на вопрос.

– Нет, я… – хохотнул запорожец, наконец-то успокаиваясь. – Вот видишь, Петро, ты мне не верил. А я тебе говорил: «Господь милостив…»

Вообще-то я как раз верил. Более того – точно знал, что непременно обрету «утерянный» дар речи, но не собирался стать полноценным так скоро. Не во все еще вник, во многом не успел разобраться, а теперь не отмолчишься. Жаль. Обморок мне подкузьмил. Ну да чего уж теперь. Взялся за гуж… полезай в короб и кажи «гоп».

– Василий… – я попытался подобрать слова, способные убедить запорожца, что не брежу и умом крепок. – Погоди… Мне видение было. Вот те крест, не вру…

Что ни говорите, а всеобщее простодушие и неискушенная доверчивость средних веков имеют свои преимущества. В просвещенное третье тысячелетие мне бы в лучшем случае посоветовали температуру измерить и холодный компресс на затылок. В худшем – вызвали «неотложку». А здесь – сказал человек, что видение ему было, значит – было. Чего уж там, дело обыкновенное. Сплошь и рядом происходит. Ежедневно и регулярно. Как реклама в новостях.

– Это я понял сразу, как только ты о татарах заорал… – запорожец заботливо усадил меня под дерево, прислонил к стволу, а какая-то сердобольная молодица протянула флягу.

– Спасибо… – во рту реально пересохло, как после марафона.

Тьфу! Чуть не вытошнило. Кумыс, что ли? Ничего более отвратного в жизни пробовать не приходилось. Словно перебродившее неделю назад и «задохнувшееся» молоко, для «вкуса» еще и на нестираных портянках настаивали. Настоящая «живая» вода. Мертвого на ноги поставит.

– Как болезного корежит-то… – с сочувствием произнесла та самая молодица. – Падучая у него, что ли?..

– Уйди, ворона, – отмахнулся запорожец, – не каркай. Что именно привиделось-то, Петрусь?

– Воды… – меня опять согнуло в сухом рвотном позыве. – Ради всего святого, дайте воды…

Василий распорядился. Бабы подали. Обратно уже не ушли. Столпились вокруг, тихонько гомоня промежду собой. Ясное дело, меня жалели. Такая уж натура женская. Как бы самих жизнь ни била, а увидели страждущего и уже готовы… если не помочь, так хоть посочувствовать.

Я сделал несколько жадных глотков, слегка массируя горло, периодически покашливая и произнося отдельные звуки и слога. Словно сам себе не верил, что снова могу говорить.

– Ну? – подогнал более черствый и нетактичный Полупуд. – Хорош мычать. Рассказывай…

– Татары…

– Петро, не дури… – нетерпеливо дернул усом запорожец. – Это я уже слышал. Сказывай, как должно… Какими силами? Откуда и куда скачут?

Вот как? Очуметь. Казак не просто верил в способность человека общаться с тонким миром и зреть в… пространстве, но даже требовал от медиума сообщить подробности, как от посланного в дозор наблюдателя.

Ну, ладно… Я то что, я с превеликим удовольствием.

Закрыл глаза, вспоминая увиденное в трансе, и, чтобы лучше сосредоточиться, крепче сжал в кулаке еще теплую чашку трубки… Картинка перед мысленным взором возникла неожиданно четкая, словно застывший на мониторе кадр.

– Э-э… Сейчас, сейчас посчитаю… – чтобы не сбиться, я стал загибать пальцы, при этом не открывая глаз. – Два, три… восемь… десять… плюс еще три… плюс пять… Ага, вон там еще трое… нет, четверо. Вместе… ой, еще вот этих не посчитал… В общем, двадцать четыре… Две дюжины, – уточнил на всякий случай, вспомнив, что в эти времена, кажется, двенадцатеричная система исчисления была в ходу. – А скачут они…

Похлопал ресницами, покрутил головой и снова закрыл глаза, повторно вызывая скриншот видения. Интересуясь не столько всадниками, сколько окружающим пейзажем. Увы, не так все просто. Ракурс не слишком удачный – перспектива не захватывает горизонта. Никакой привязки к местности…

«Ну, и как тут сориентироваться?» – Я призадумался, продолжая сидеть с закрытыми глазами, внимательно разглядывая удерживаемую в воображении картинку.

Никогда раньше не замечал за собою такой способности. Иной раз, буквально выйдя из кинотеатра или выключив комп, о чем только что просмотренный фильм толком вспомнить не получалось. Не говоря уже о лицах актеров или их костюмах. Интересно: у художников и писателей творческий процесс именно так происходит? А чего, прикольно. Закрыл глаза, «подсмотрел» нужную сценку в мельчайших деталях и знай рисуй или описывай в меру отпущенного таланта. Когда вернусь, надо будет обязательно попробовать. Рисую я как курица лапой, а грамоте обучен… Авось, чего и получится? Если вернусь…

Стоп. Не отвлекаться. Вернемся к нашим бара… татарам.

Отряд движется шагом. Лошади даже не вспотели. Лениво помахивают хвостами, отгоняя слепней. У первого всадника на голове какой-то странный, рыжеватый треух, отороченный сзади облезлым лисьим хвостом. Конь – чуть крупнее остальных, вороной масти. Такой черный, что даже тень отбрасывает гуще. Был бы такой под седлом у нашего «сюпрыза» – басурмане вообще на месте попадали б… от инфаркта.

Хоп! О чем я сейчас подумал?.. Об инфаркте! Отвали, умник… Конь, седло… Не то… Тень! Вот именно! Куда она падает? Ага. И это значит, что если я вижу их в реальном времени, то…

– Отряд движется с северо-востока.

Для наглядности ткнул пальцем в нужном направлении. Чтоб наверняка, а не как у хрестоматийной блондинки в такси.

– Две дюжины и с северо-востока… – повторил Полупуд. – А еще что-нибудь можешь прибавить?

«Во дает, товарищ. Не только мед подавай, но еще и ложку… Хотя чего я кипешую? Это ж и в моих интересах… В одной лодке гребем… Сейчас поглядим с пристрастием. Кажется, было что-то странное в том всаднике, на что я не обратил внимания. Ну-ка… ну-ка… Ага, есть!»

– Отряд ведет воин с большим шрамом через все лицо… На черно… на вороном коне.

Я и договорить не успел, как Василий оказался рядом с Сафар-беем, схватил татарчука за воротник и рывком вздернул на ноги.

– Ах ты ж песий сын! Обмануть вздумал? Да я полпуда соли съел раньше, чем тебя от титьки отняли! Вот такой шрам, Петро? – запорожец взмахнул ладонью наискосок, как бы перечеркивая лицо сына мурзы, и не дожидаясь ответа, еще раз встряхнул пленника. Тот только зубами щелкнул… – Не твой ли аталык[21] Хасан ведет их?

Татарин промолчал. Может, сказать было нечего, а может, просто растерялся. Полупуд реально страшен был в гневе. Не знаю, как вепрь, а медведь отвалил бы с дороги без разговоров. Даже когтями меряться не стал.

– Ну что ж, – запорожец швырнул пленника под ноги. – Ты сам сделал выбор! Господь наш свидетель, я хотел по-доброму. А теперь – не обессудь, не заслужил. Охрим, Тарас! Вяжите басурмана покрепче и тащите ближе к костру. Только баб к нему не подпускайте… Убьют раньше, чем он заговорить успеет. А я еще спрос не закончил…

– Нет! Стой, казак! – Сафар-бей не просто побледнел – позеленел. То ли от мысли о предстоящей огненной пытке, то ли от возможности оказаться в руках разъяренных гяурок. В чьем горе он виноват куда больше, чем уже растерзанные в клочья нукеры… Да, убивали и насиловали воины, но приказывал он.