Гай Орловский - Все женщины – химеры Страница 11

– Что это за зверюга? – проговорила она с трудом. – Какая страшная…

– Ничего вы, полицейские, не понимаете в искусстве, – сказал я. – Для вас красивые только кошечки да белочки?.. А для настоящего эстета крокодил намного прекраснее. Споры между настоящими ценителями искусства идут только на тему, какие крокодилы прекраснее: нильские или африканские? Есть еще эстеты, для которых кайманы лучше всех на свете, но они все-таки в меньшинстве… Аллигаторы рулят в мире красоты и утонченного изящества!

Она сказала язвительно:

– А это у тебя кайман или аллигатор?

– Это новый вид, – сказал я страшным шепотом. – По сохранившейся дээнка восстановили тираннозавра!.. Ну, как восстановили мамонта, бизона и лобковую вошь.

Она поморщилась.

– Это уже не наука, а черт-те что… Куда народные деньги идут?.. Я без лобковой вши как-то проживу. Даже без мамонтов. Ладно, что здесь случилось? Почему был сигнал тревоги?

Синенко сказал зловещим голосом:

– Если не будешь с нами сотрудничать, скажу, с каким счетом кончилось и кто победил…

Я вскрикнул в ужасе:

– Замолчи, а то сейчас убью!

Мариэтта в недоумении посмотрела на третьего, что похож на чиновника.

– О чем они?

Мы с Синенко одновременно уставились на нее, чиновник тоже посмотрел и покачал головой.

– Мариэтта… Это очень сложно, женщины не понимают… Но кто мне может объяснить, почему вся система охраны и сигнализации отключена. У меня вопрос к хозяину, что случилось?

– Отключена? – спросил я всполошенно. – Зачем вы ее отключили? Мне это нужно! Если поставили, то поставили. Правительство знает, что простому человеку делает. А вы чего ломаете?

Мариэтта сказала сержанту сердито:

– Тебе не кажется, что он переигрывает?

– И здорово, – ответил он. – Нервничает. Вот и прячется за такой ширмой.

– Какой ширмой? – спросил я. – Какой ширмой? Не знаю никакой ширмы!.. У меня все открыто! Даже в туалете двери нет!..

– Есть, – сказал чиновник.

– Вот видите, – заявил я. – Так вот живу, даже не замечаю. Потому что я – творческая натура. А вы вот все замечаете, как не стыдно?

Они посматривали на меня как-то странно, наконец чиновник сказал раздельно:

– Я, Карлашев, представляю полицию Юго-Западного округа.

– Очень, – буркнул я, – как бы приятно. И че?

Он объяснил:

– Поступил сигнал, мы обязаны проверить. У ваших ворот стоит неопознанный автомобиль. Аппаратура указывает, что у вас гости…

Я охнул:

– У меня? Какие гости, где гости?.. Зачем мне гости, когда я смотрю футбол? Футбол – дело сугубо личное!

Мариэтта уже исчезла, Синенко пошел следом, но из холла двинулся в другую от нее сторону.

Карлашев покачал головой.

– Кто прячется в вашем доме?

– Прячется? – переспросил я. – Да где у меня прятаться? Дворец, что ли? Обыщите все норки…

– Сейчас сообщат, – заверил он, оглянулся, прислушался. – После этой вашей адской музыки в ушах грохот…

– Это ваш Синенко поскользнулся, – ответил я.

Он спросил быстро:

– На чем?

Я пожал плечами.

– Ваша Мариэтта чего-то испугалась, на том самом сержант и поскользнулся.

Он поморщился.

– Грубо теперь молодежь шутит.

– А вам сколько? – спросил я.

– Я старше вас на пять лет, – ответил он высокомерно. – Между нами целая эпоха иной морали, технического развития, других взглядов и отношения к миру.

– Конечно, – буркнул я, – у вас, стариков, более правильное… Вы инквизицию еще застали?

Ответить он не успел, из гостиной влетела Мариэтта с расширенными глазами, на белых сапожках красиво расцветают, как дивные алые цветы, крупные капли крови.

– Там… Там… Там убитые! Еще теплые!

Рука Карлашева дернулась к пистолету, словно у Гиммлера при слове «культура».

– Что-о?.. Где Синенко?

– Осматривает, – ответила она и вздрогнула. – Там все в крови!.. Даже на стенах кровь… и мозги!

Карлашев покосился в мою сторону. В дверном проеме показался сержант.

– Даже так? Вызовите экспертов.

– Уже, – ответила она. – По экстренному. Через семь минут вертолет сядет у входа. Итак, Евген… это ваше настоящее имя? Что вы скажете о трупах в вашем доме? Я успела увидеть двух… но, возможно, есть еще?

Я подскочил, сам чувствую, как глаза стали дикими, а волосы поднялись дыбом, хорошо реагирую, молодец, какой великий актер во мне погибает, почище Нерона.

– Что-о‑о?

Мариэтта и Синенко переглянулись, а представитель полиции Юго-Западного округа повторил раздельно:

– Вам же сказано, два… трупа… свежие… еще теплые… в лужах крови…

Ящеренок сердито зашипел на него, устрашающе раскрыв красную и пока беззубую пащечку.

Я вскрикнул:

– Так зачем вы их мне принесли?.. Или вы их на месте убили?.. Так у меня не было гостей! Это все ваши провокации!.. Вы мне еще и героин подбросите, я заранее протестую!..

Синенко сказал быстро:

– Посмотрю там еще… Там просто бойня была!.. Все стены исковыряли пулями!.. Это же надо… Красиво живешь, Юджин!

Он исчез, Карлашев не сводил с меня прицельного взгляда холодных глаз. С какой бы скоростью пистолет ни возникал у меня в ладони, но, боюсь, этот натренированный модник успеет выхватить свой из кобуры скрытого ношения раньше меня. Тем более выстрелить.

– Беда в том, – проговорил он, все еще не сводя взгляда, – что мы всего лишь полиция… Если когда-то и министров брали с поличным, то теперь нам оставили только всякую шушеру.

– А министры? – спросил я. – Их берут другие? Повыше рангом?

Он вздохнул:

– У всех связи, знакомства, блат… Хотя на самом деле это только прикрытие.

– Не связи? – спросил я.

Он поморщился.

– Связи связями, но у них крыша получше, чем просто связи. Мир слишком уж разогнался к глобализации, люди не готовы… да и не хотят. А если и согласны, то на собственных условиях, а не общих… Так что у нас возможности ограниченны…

Он на что-то намекал, но я все не мог врубиться, потому ответил осторожненько:

– Ну, жаль, конечно…

– Страны, – сказал он, – вынужденно сократили армии, дали централизацию всем районам и кластерам, а к чему привело?.. Вот именно. Новое вино нельзя наливать в старые кувшины, как сказал великий винодел Соломон. Или это был Ной?

– То изрек Иисус, – поправил я.

Он изумился:

– Разве Иисус не плотничал?

– Одно другому не мешает, – напомнил я. – Говорят же, пьет как слесарь…

– Пьет как ирландец, – поправил он книжным тоном, – так правильно.

– А что, все слесари ирландцы?

– Погугли, – огрызнулся он с неудовольствием, – в их родословной я не копался.

Синенко вошел подчеркнуто спокойный, ироничный, хотя еще более тяжелый и массивный.

– Мариэтта уже сказала? Нет? Там не два, а четыре трупа… В разных местах, в красноречивых позах, только здесь чисто… Юджин, что это у вас на руках?

Карлашев и Мариэтта заинтересованно уставились на мои кисти. Там все еще побаливает, веревка хоть и недолго побыла на моих руках, но зверски натерла кожу.

– Где? – переспросил я.

– Вон, – сказал Синенко и некультурно указал пальцем.

Я посмотрел, сказал гордо:

– Стигматы, что же еще!

– Чего-чего? – спросил Карлашев.

– Стигматы, – пояснил я. – У слишком верующих появлялись в тех местах, куда Христу вбивали железные костыли, а у меня проступили на местах, где у невольников были цепи… Ну так, чуть покраснела кожа. Вы же помните песню о невольниках?

Карлашев внимательно оглядел кисти обеих рук, покачал головой.

– Это не от наручников. Больше похоже на веревку.

– Вам виднее, – согласился я. – Я когда слушал музыку, представлял, что руки у меня связаны… но чем, гм, как-то не конкретизировал. Просто ощущение, понимаете? Из этих ощущений возник импрессионизм, это искусство такое… вроде футбола низшей лиги.

Мариэтта, прислушиваясь одним ухом, бросила ядовито:

– Импрессионизм от впечатлений, а не ощущений!

– Здорово, – обрадовался я. – Значит, я еще и впечатлительный, а не только ощущательный? То-то меня всего трясет!.. Может быть, вы меня обнимете, чтобы я перестал дрожать и вздрагивать?

Она смерила меня злым взглядом.

– Послушай что-нибудь успокаивающее.

– Давай я обниму, – предложил Синенко.

Я смерил его опасливым взглядом.

– Я человек старых взглядов, понимаете ли…

– Без намеков, – сказал он угрожающе. – Я человек еще более старых.

– А вот я кроманьонец, – похвастался я. – Но мы вас, неандертальцев, помним!.. Вообще-то я не знаю уже, за что я налоги плачу? Почему меня не защищают?.. Мне что, в общество защиты животных обращаться?.. Да не потому, что осел, животных вы все защищаете!..

Он сказал успокаивающе:

– Мы тоже защищаем, не волнуйтесь вы так… Вон у вас «Резня на Журавлевке» в закладках, это ж сколько человек вы там убили, тысячи? И ничего…