Боярин - Роман Галкин Страница 11

— Дмитрий, ты куда направился? — услышал я за спиной голос Петра Александровича и обнаружил себя выходящим из комнаты в коридор.

Оказывается, лунатить можно не только во сне, но и в задумчивости. Куда я, в самом деле? Понял, что захотел пить и отправился к принесенному ковшику, причем сделал это автоматически, не отвлекаясь от размышлений. Не окликни меня князь, сходил бы попил, вернулся бы назад и не вспомнил бы об этом.

— Пить хочу. Горит после вчерашнего, — честно признался я, обернувшись к долговязому.

— Смотри, с утра не напейся. Мне с тобою с трезвым поговорить интерес имеется.

— Да я воды, — пообещав, вышел в коридор. Мимо прошел широкоплечий мужик, тоже, небось, какой-нибудь боярин. Он мимоходом дружески мне подмигнул и хлопнул по плечу. Похоже, у меня вчера появилось много новых знакомых. Вот только я почти никого не помню. И ничего.

Увидел выходящего из комнаты одного из братьев Соболевых. В руке у него был мой ковшик. Он сходу выплеснул его содержимое в лицо все еще валяющегося второго диверсанта. Оказывается, тот оклемался и начал подавать признаки жизни. Крепкая у него голова оказалась, как у того чукчи, что выпал из самолета, переломал руки-ноги и радовался, что мозгов нет, а то еще и сотрясение мозга мог бы получить.

Вид опустевшего ковшика заставил жажду усилиться, и я побрел вниз, к спасительной кадке.

У входных дверей стоял караульный. На полу, рядом со столом лежали три тела, накрытые каким-то пологом, типа мешковины. Из-за печи доносилось всхлипывание. Кадка, к моему разочарованию, оказалась пуста. Обернувшись, заметил вчерашнюю девку, сидящую на низкой лавке и плачущую в ладошки. Подошел к ней за печь и тронул за плечо.

— Эй, Эсмеральда, не хнычь. Ничего твоему гор…, ничего твоему бате не будет. Выпустят поутру. Ну, может, пару раз плеткой перепояшут для профилактики. А вот я могу серьезно пострадать, если не утолю жажду.

— Чего? — девушка перестала хныкать и подняла на меня глаза.

А ничего так милашка. Если этот мешок с нее снять да нарядить в цивильные шмотки… Хотя, фиг ее знает, что там под этим парашютообразным сарафаном скрывается. Не, грудь-то есть, оно и так видно. А вот что там дальше? Вдруг у нее тонкие кривые волосатые ноги… Да ну нафиг! Не может быть!

— Попить чего-нибудь есть? — спросил, прогоняя идиотские мысли.

Ксения — я вспомнил, как называл ее Алексашка — поднялась и, обойдя печь, скрылась за дверью под лестницей. Через минуту вернулась, неся в руках запотевший кувшин. Приняв сосуд из ее рук, осторожно принюхался к содержимому — не хотелось бы снова наклюкаться, хотя, соблазн имеется. В кувшине оказался квас. С наслаждением припал к живительному напитку. Жуть как люблю хлебный квасок. Вот мучной, густой как кисель, который любят делать в наших деревнях, не люблю. А вот такой, в меру термоядерный, просто обожаю. Странно, кстати, пить квас посреди зимы.

Утолив жажду, ощутил позывы мочевого пузыря. Удобства тут, надо полагать, во дворе. Да и где им еще быть, если даже электричества нет. А где моя дубленка? Ага, вон он сундук, на котором так и лежит ворох разной одежды. Огибая лежащие на полу трупы — бред какой-то — прошел в угол, где вчера разделся. Нашел дубленку. Шапка по въевшейся привычке оказалась всунута в рукав.

Лестница сотряслась от топота многочисленных ног. Первым спустился Алексашка. За ним солдаты волокли ночных засланцев. Киллер с отбитой головой уже вполне очухался и уверенно держался на ногах. А вот первого нападавшего тащили чуть ли не волоком. Не знаю, как чувствовали себя его отбитые ребра, а вот связанные за спиной руки, при выбитом локтевом суставе, кайф еще тот. Потому-то он хрипел, стонал и постоянно норовил упасть. Я бы на его месте давно потерял сознание, чем так мучиться. В конце концов, рука солдата, держащего его за шкирку, соскользнула, и абрек кубарем полетел по порожкам, чуть было, не сбив с ног Алексашку. Благо, тот уже успел сойти с лестницы.

От души пнув орущего и корчащегося на полу пленника, Меньшиков, заметив меня, спросил:

— Ты куда это направился, Дмитрий? Нешто забыл, что с тобой Петр Лександрыч говорить хочет?

— По нужде я. Невтерпеж уже.

Солдаты вытолкали киллеров наружу, мы вышли следом. На улице слышался многолюдный гомон, фырканье лошадей, скрип снега под ногами. Предрассветные сумерки уже разбавили ночную тьму. К тому же, из-за высокого частокола, как это я не заметил его вчера, поблескивали всполохи то ли костров, то ли факелов. Пара факелов горели и на крыльце, подле стоящих по обе стороны караульных. Взяв один из них, солдаты увели плененных куда-то в сумерки. С ними ушел и Алексашка.

Я оглянулся по сторонам и пошел за угол дома. Вокруг вроде бы никого не было видно, но то там, то сям слышался скрип снега под чьими-то шагами. В поисках укромного местечка зашел за оказавшийся за домом длинный сарай. Фу-ух, наконец-то. Я стоял у стенки, задрав голову кверху. Красотища-то какая! Как говорил один киношный царь — ляпота! Несмотря на то, что небо начало светлеть, звезды все еще видны довольно четко. Да крупные какие! Будто небосвод опустился ниже к земле. Правда, из всех созвездий я различаю только ковши Медведиц. Отыскал их, заодно убеждаясь, что нахожусь в родном мире. Ну вот, теперь жить можно. Вжикнув молнией на джинсах, направился, было, обратно, но чьи-то приближающиеся шаги заставили остановиться в нерешительности. Как-то неудобно оказаться застигнутым на мокром деле, о коем красноречиво свидетельствовали и поблескивающие влагой бревна сруба, и мокрое пятно на снегу.

Однако шаги замерли, не дойдя до угла.

— Как все утихомирится, бери двух коней и скачи в столицу, — послышался из-за угла тихий, но внушительный шепот. Голос показался мне знакомым. Я явно слышал его либо во время вчерашней пирушки, либо уже сегодня, во время ночных разборок. — Передай князю вот этот знак, скажи, что дело сорвалось и расскажи, как все было. И обязательно скажи, что Петьке известно об участии Бельских. Ежели он доедет до столицы, то добра им не ждать. Все понял?

Ответа не последовало, лишь похрустывал снег под переминающимися ногами. Вероятно, собеседник молча кивнул.

Шаги удалились в обратном направлении. Я же остался стоять, обдумывая