Семейные тайны (СИ) - Казьмин Михаил Иванович Страница 14

— Нет, ваше благородие, из блядни на Сивцевом Вражке уже потом приходила девка, летом дело было. Петька её и привёл.

— Петька — это Бабуров? — уточнил Елисеев.

— Ну да, — Лизунов, похоже, сам не понял, что он только что ляпнул.

— Значит, ты, Лизунов, с Бабуровым встречался и после того, как он из лавки ушёл, — как бы безразлично отметил пристав.

— Н-ну... это... да, — повинился приказчик.

— Так что ж ты, через семь гробов твою душу, господину старшему губному приставу Шаболдину врал, что Бабурова после того не видал?! — рявкнул Елисеев. — Как ту девку звали?!

— Ал-лия, — кое-как пролепетал Лизунов. — Ж-ж-жангулова...

— А в блядне ты у неё был?

— Ни разу, ваше благородие, я ж человек-то женатый! — почти искренне возмутился приказчик.

— А Бабуров зачем её приводил? — с усмешкой поинтересовался пристав.

— Так сладости покупать у нас, — поведал Лизунов. — У них же гости до сладкого охочие, и, видать, не только по бабской части, — сально ухмыльнувшись, добавил он.

— И часто она покупала?

— Да каждую седмицу ходила, — меланхолично пояснил приказчик. — Только вот третьего дня да в запрошлый и прошлый четверг другая уже была, Гуля. Сказывала, померла Алия. Да мне-то с того что? Что Алия покупала, что Гуля теперь, всё одно ж покупают, а мне с тех покупок копеечка малая тоже идёт.

Что-то слишком уж спокойно Лизунов про Жангулову говорит, знает, мерзавец, что сама она никому и ничего не скажет. Уж не сам ли к тому руку приложил?

Елисеев задал Лизунову ещё несколько вопросов, на мой взгляд, совершенно пустяковых, но и голос повышал, и грозил, и ловил на противоречиях с ранее дававшимися показаниями. Видимо, создавал у Лизунова впечатление, что вопросы про Жангулову и Бабурова тут не главные. Знает человек своё дело, прямо любо-дорого посмотреть!

— Что скажете, Алексей Филиппович? — довольно потирая руки, поинтересовался Елисеев, когда отпустил Лизунова и своего помощника, что вёл запись.

— Что надо проверять всех, кто периодически ходят в блядню Аминовой, — улыбнулся я. Это что же, Фёдор Павлович мне тут испытание устраивает? Ну-ну. — Не просто же так Бабуров Жангулову в лавку приводил, я так понимаю, через блядню эту сообщники Малецкого связь и держат. Или держали.

— Это вы, Алексей Филиппович, правильно понимаете. Ну, я так полагаю, что правильно, — поправил Елисеев сам себя. — А розыск по убийству Жангуловой Борис Григорьевич ведёт?

— Да, — подтвердил я.

— Значит, надо ему список с допросного листа Лизунова передать, — заключил Елисеев. — И что-то я с ним вообще давненько не виделся... А давайте, Алексей Филиппович, все втроём встретимся? Вы, я, Борис Григорьевич. Есть ведь о чём нам поговорить?

А что, мысль совершенно здравая. Да, у каждого из троих интерес свой. Елисееву нужны сообщники Малецкого, Шаболдину надо поймать убийцу Жангуловой и прояснить вопросы относительно доктора Ломского, мне и опять же Шаболдину следует выяснить судьбу Бабурова и найти его останки. И все эти три интереса тесно переплетены вместе, да так, что не сразу и поймёшь, где кончается одно и начинается другое. А раз так, то объединение наших усилий всем нам на пользу и пойдёт. Московская городская губная управа, конечно же, будет как-то налаживать взаимодействие Замоскворецкой и Елоховской управ, но мой-то интерес городской управе ни к какому месту не прилепишь. Да и Шаболдин с Елисеевым напрямую быстрее договорятся и сработают, чем через городскую управу. Нет, прав Елисеев, прав целиком и полностью. Мне даже жалко стало, что это не я предложил такую ценную мысль.

...Встреча состоялась через день в трактире Дятлова на углу Ирининской и Ладожской улиц. Мы заняли отдельный кабинет во втором этаже, заказали совсем немного ореховой настойки, холодных и горячих закусок, да кофею со сладостями. Начали с того, что поделились новостями — Елисеев рассказал о допросе Лизунова, я повторил своё предположение относительно связи сообщников Малецкого через блядню Аминовой, но самым для меня интересным оказался рассказ Шаболдина. Времени Борис Григорьевич не терял и накопал много-много интересного.

Розыск по убийству Жангуловой пока что, правда, топтался на месте, тут Шаболдину хвастаться было нечем, что он честно и признал. Не удалось пока даже установить, кому именно Жангулова сообщила об интересе, проявленном губными к её давней встрече с Бабуровым. Зато вокруг доктора Ломского работа у Бориса Григорьевича кипела. Из шести пациентов доктора, пребывавших в настоящее время на каторге или в тюрьме, свидетельства о непереносимости инкантационных воздействий он выписал двоим. Одного уже забрали на обследование в Иосифо-Волоцкий монастырь, второго пока что везли в Москву из Сибири, и прояснение их истинного состояния оставалось лишь вопросом времени. Пока же Шаболдин собрал аж целую коллекцию слухов, ходивших о докторе Ломском как в среде самих врачей, так и среди пациентов самого лекаря и Головинской больницы. Да уж, не зря доктор Штейнгафт морщился, когда я спрашивал его о коллеге...

Врачи, как выяснилось, доктора Ломского не любили. Нет, его профессиональные качества никто из коллег сомнению не подвергал, но вот про качества душевные говорили всякое. И шашни с сёстрами милосердия и пациентками Игнатий Федосеевич якобы вовсю крутил, и опиум несчастным, страдавшим зависимостью от оного, втридорога продавал, и пьянствовал прямо в больнице, и даже, будучи в изрядном подпитии, залечил кого-то из пациентов насмерть. Зато пациенты в докторе Ломском души не чаяли, и отзывались самым благоприятственным образом и о его лекарском искусстве, и о его доброте, отзывчивости и готовности помочь всем и каждому. Их послушать, так Игнатий Федосеевич был прямо-таки подвижником и бессребренником.

Однако же одними только слухами Шаболдин не ограничился. Накопал он и вполне достоверных сведений о докторе Ломском, и вот эти самые сведения представлялись мне куда более интересными.

Во-первых, если Игнатий Федосеевич и лечил кого из благородных сословий, то тех лишь, кто обращался в Головинскую больницу, а таковых имелось не так и много. Среди частных же пациентов Ломского ни одного князя, боярина или дворянина не было, одни лишь купцы да мещане. Во-вторых, супруга доктора, Евдокия Ильинична, урождённая Сенина, оказалась целительницей, преимущественно по женской части. В-третьих, вот среди пациенток Евдокии Ломской боярыни с боярышнями да дворянки составляли подавляющее большинство, хватало и купчих, а мещанок почти что и не имелось. Получалось, что вдвоём супруги Ломские лечат москвичей всех сословий, поэтому когда Шаболдин отметил изрядное богатство семьи доктора, мы с Елисеевым не удивились.

Принесли ореховую и закуски. Мы выпили по рюмочке, закусили и я поспешил поделиться пришедшей мне в голову мыслью:

— А ведь доктора многое о своих пациентах знают... И многое могут узнать. Так что наш добрый доктор вполне может быть и соучастником шайки вымогателей...

— И правда, Алексей Филиппович, очень может такое быть, — подхватил Елисеев. — Откуда-то ведь узнавал Малецкий о делишках купцов, с коих потом деньги вымогал! Надо будет проверить, кто из известных нам жертв Малецкого лечился у Ломского, — Фёдор Павлович сразу принялся переводить вопрос в область розыскных действий.

— А я посмотрю, кто из девок с Аминовской блядни лечился у Ломского или просто в Головинской больнице, — добавил Шаболдин. — Тем более, там ближе в Христофорову больницу идти, и если кто в Головинскую ходит, уже подозрительно.

— Тогда я возьму на себя узнать, поддерживал ли Бабуров связь с Ломским, когда служил у Эйнема и мотался потом неведомо где, — решил и я сделать вклад в розыск сообщников Малецкого.

Мы все втроём посчитали, что за такое надобно выпить, что без промедления и совершили.

— Борис Григорьевич, — на волне такого подъёма пришла пора продвинуть и свой интерес в общем деле, — не узнаете, есть ли среди тех, кто знал Бабурова лично, по школе там или по службе в больнице, изографы?