Война всех против всех (СИ) - Тыналин Алим Страница 14

Сейчас за порядок в книгохранилище отвечал, насколько я помню, специально выделенный чиновник, вилик библиотеки, из имперских вольноотпущенников, я даже и не помнил, кому был поручен этот пост. Мда, судя по пыльным полам, полкам со свитками, покрытым паутиной и запаху плесени, он сюда давно не заглядывал, а ведь наверняка получал деньги за свою работу или хотя бы на расходы по содержанию помещения.

Мою спутницу, впрочем, не смущали клубы пыли и ужасающая антисанитария. Мгновенно перемазавшись в соре и трухе, она с восторгом доставала свитки и восклицала:

— Ты смотри, какие здесь имеются редкостные экземпляры! Это ведь сочинения Цицерона, а вот труд Варрона «Образы», я и не знала, что он существует, отец говорил, что этот свиток безнадежно утерян.

Правда, свиток, о котором она говорила, тотчас же начал осыпаться и превращаться в труху, поскольку, видимо, папирус истлел под влиянием времени. С криком ужаса девушка быстро положила его обратно на полку и виновато взглянула на меня.

— Я не хотела, он сам рассыпался, ты же видел, Ромул… император? — с запинкой спросила она. — Я больше не буду ничего трогать, хорошо? Видимо, пергамент давно уже не обрабатывали кедровым маслом, вот насекомые и превратили его в труху.

— Нет, за это я прикажу раздеть тебя и прогнать голой по улицам города, при этом бичуя плетьми твое прекрасное тело, — сказал я свирепо и тут же приблизился к девушке. — Ну-ка, дай посмотрю твои руки, смотри, они все испачкались.

Я поставил светильник на полку, отряхнул ее ладошки, а затем притянул к себе и снова поцеловал девушку. В этот раз она снова с удовольствием ответила на поцелуй, а когда я схватил ее за талию и крепче прижал к своим бедрам, так, чтобы она ощутила, что там у меня происходит, она уже не отстранилась.

Наоборот, сама прижалась ко мне, будто бы и не было сопротивления и отказов до этой самой минуты. Хм, ну что же, отлично, подумал я, а мои шаловливые руки уже вовсю жадно ласкали ее тело. Затем я быстро спустил с нее тунику и увидев прекрасное белокожее тело, манящее в полумраке библиотеки, чуть не обезумел. На мгновение девушка отстранилась, когда я принялся целовать ее шею, уши, затем перешел ниже и добрался до груди.

— Ты уверен, что нам стоит делать это? — спросила она. — Это ведь такое место, здесь лежат книги.

Она говорила с таким трепетом, будто мы находились в святилище. Я кивнул, потому что понимал, что надо ковать железо, пока горячо, иначе потом Аэбута передумает и выйдя за пределы этой магической читальни, быстро выскользнет из моих рук, убежав из дворца. Поэтому, не дожидаясь удобств в виде бассейна или клиний, я быстро разделся сам, повернул девушку задом к себе, чуть наклонил, причем ей пришлось опереться о книжную полку и вошел в нее сзади.

В сумрачной зале библиотеки, где уже давно не показывались люди, раздался протяжный женский стон наслаждения. Это же надо, подумал я, ощущая сводящий с ума жар ее лона, эта поразительная девушка не хотела отдаться мне там, наверху, в имперских позолоченных покоях, а теперь спокойно позволила заняться любовью, когда мы попали в старую заброшенную библиотеку.

Каждый раз, когда мне кажется, будто я полностью разобрался в женщинах, они поражают меня снова и снова. Именно поэтому, наверное, я никогда не могу насладиться ими сполна.

Впрочем, эти все мысли промелькнули у меня на заднем плане, а сам я, конечно же, был увлечен зрелищем великолепной упругой задницы, о которую ритмично бились мои бедра, заставляя дрожать ягодицы от каждого удара. Я впился пальцами в шелковистую кожу, насаживая податливое тело на свой член, а девушка застонала снова, на этот раз еще громче. По залам библиотеки разнеслось протяжное эхо.

Мы закончили только минут пятнадцать спустя, во время которых так и предавались плотским увлечениям, причем Аэбута под конец кричала так, что ее наверняка слышали по всему дворцу. Весь этот невероятно притягательный период мы не меняли позы, поскольку все вокруг отнюдь не способствовало интимным занятиям. Затем я обнял девушку, повернул к себе и поцеловал, чувствуя, как ее озорной язычок пытается коснуться моего. Наконец, когда мы прекратили целоваться, я поглядел на улыбающееся лицо девушки.

— Никогда не думала, что займусь этим в библиотеке, — призналась Аэбута. — Я обычно в таких местах испытывала только эстетическое и умственное удовольствие. А оказывается, тут можно получить и плотское!

— Да, я тоже не думал, что могу получить такую пользу от книг, — согласился я и осмотрел помещение, озаренное слабым колеблющимся огоньком из светильника. — Они уже такие старые, неужели они так дороги тебе?

— Эй, ты что же, Ромул? — удивилась девушка. — Разве ты не знал, что самые старые и редкие — это самые дорогие. Особенно те, которые считаются утерянными. У тебя здесь на самом деле столько сокровищ, что ты даже не знаешь, какой богач.

— Серьезно? — заинтересовался я. — И сколько же может стоить такая книга?

— По-разному, но бывает, что один солид, а бывает и несколько сотен. Мой отец сможет рассказать тебе больше, он все о них знает.

— Слушай, а почему все книги хранятся в свитках? — спросил я, приглядевшись к рукописям, свернутым в трубочку. — Почему нет обычных книг?

— Каких таких обычных, ты о чем? — снова удивилась Аэбута, надевая тунику. — А как еще можно хранить книги, как не в свитках? Вот, видишь, их заворачивают в пергаменты, чтобы лучше сохранить.

— А разве… — начал было я и осекся.

Это что же получается, римляне не знали о том, что книги можно печатать в привычном для двадцать первого века формате, в виде бумажных книг? А ведь правильно, ведь они еще даже не знают о бумаге, а до создания книгопечатного станка ой как далеко. Я, правда, не знал, когда и как изобрели и бумагу, и станок, но тут же задумался о том, что из этого тоже можно извлечь много пользы.

Неужели я не смогу создать примитивную машину для печатания книг? И как бы здесь сделать бумагу? Но для того, чтобы заняться этим, нужны люди, свободные руки, а у меня сейчас все наперечет, заняты многочисленными делами.

— А чем занимается твой отец? — спросил я. — Кто он такой, вообще?

Аэбута снова подошла к полкам и осмотрела свитки.

— Мой отец Плаций Циспий Росциа довольно известный философ и преподаватель. Он был ректором атенея в Лугдуне, а сейчас переехал в Равенну, — ответила девушка, не отрываясь от свистков, затем наклонилась и коснулась нескольких. — А что, ты хотел с ним увидеться? Ты знаешь, это не получится.

— Почему? — спросил я, взяв светильник. — Да, я хочу с ним встретится, пусть приезжает завтра во дворец.

— Не хочу его звать, я с ним поругалась, — заносчиво ответила девушка, обернувшись ко мне. — Он и вправду хотел меня выдать замуж против моей воли за какого-то напыщенного старика. Поэтому я и ушла из дома уже несколько дней назад.

— Где же ты жила все это время? — спросил я, понимая, что все остальное уже не проблема. Я сам найду ее отца и приглашу во дворец.

— Как где, конечно же, у подруги, — удивилась девушка. — Еще у меня есть много друзей из кружка по элоквенции, они тоже приглашали меня к себе.

— Ну конечно же, те еще развратники, наверное, они же так и хотели заманить тебя к себе домой, — усмехнулся я и потащил девушку к выходу из библиотеки. — Даже словечко такое, намекающее на похоть, «элоквенция».

— Ты совсем спятил, они же просто мне друзья! — возмущалась девушка, осматривая помещение. — А элоквенция обозначает риторику, чему тебя только учили твои преподаватели? А когда мы сюда еще придем, я хочу осмотреть другие книги?

— Скоро придем, куда нам еще деваться, раз тебе тут так понравилось, — вздохнул я, таща ее за руку. — А сейчас пойдем, мне надо на заседание факционариев.

Мы вышли наружу и первым, кого я увидел, был Герений.

— Доминус, Евмен просит срочно прибыть вас на заседание, там творится нечто невероятное, — сказал он.

— Ну конечно, что же еще там может происходить, — сказал я, целуя Аэбуту и отправляя ее наверх, в свои покои. — Иди, мое дитя, отдохни, а я пока займусь неотложными делами.