Чекист. Тайная дипломатия 2 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич Страница 15

Я уже стал прикидывать — дать ли ему под ребро, или сразу за пистолетом лезть, но молодой человек резко отступил в сторону и сконфузился. Или сделал вид, что ему неловко.

Я не стал заговаривать с незнакомцем, а просто пошел по платформе в сторону выхода на перрон, а молодой человек зашагал рядом со мной, пытаясь привлечь к себе внимание.

— Прошу прощения, товарищ Аксенов. Моя фамилия Оползин, я помощник товарища Каменева,

— Какого Каменева? — поинтересовался я, не останавливаясь.

От удивления Оползин сбился с шага.

— Как какого?

— Есть Каменев Сергей Сергеевич, главнокомандующий, есть Каменев Леонид Борисович, член Политбюро, — хмыкнул я.

— Я от товарища Каменева, который Леонид Борисович.

Вести разговор на ходу неудобно и я остановился.

— Вы уточняйте, в следующий раз — чей вы помощник, — посоветовал я Оползину и спросил: — И что вы от меня хотите, товарищ Оползин?

— Вас хочет видеть товарищ Каменев, — ответил Оползин, а потом уточнил с улыбочкой. — Тот, который Леонид Борисович, член Политбюро ЦК РКП (б) и Председатель Моссовета. Вы сомневаетесь? Давайте, я вам удостоверение покажу?

Я внимательно изучил документы молодого человека. И на самом деле, все в порядке. Оползин Александр Абрамович, помощник Председателя Президиума Исполкома Моссовета товарища Каменева. Вернув удостоверение, заметил:

— Да, все в порядке. Если вы помощник Председателя — вопросов нет. С товарищем Каменевым нужно будет встретиться.

— Тогда поехали, — обрадовался Александр Абрамович. — У меня здесь авто стоит, прямо у входа.

— Хорошо, поехали, — покладисто кивнул я. — Только, вначале на Лубянку заедем, — похлопал я по своему портфелю, показывая, что следует что-то передать. — Для авто секундное дело, а вы потом на Тверскую поедете, в Моссовет.

— Конечно, конечно, — обрадовался Оползин.

У входа действительно стоял «форд», известный как «Жестяная Лиза». Это личное авто товарища Каменева, или его помощники катаются на американских машинах?

Оползин открыл передо мной заднюю дверь, а сам уселся рядом с водителем. Обернувшись ко мне, сообщил:

— До Лубянки за десять минут домчим.

Пока ехали, я перебирал варианты, раздумывая — а правильно ли поступил, сев в автомобиль с незнакомыми людьми? Но инстинкт подсказывал, что подставы здесь нет, автомобиль слишком приметный, документы в порядке. А если меня попытаются завезти куда-нибудь, успею отреагировать.

До главного здания ВЧК мы добрались даже не за десять, за восемь минут. Я не стал дожидаться, чтобы помощник Каменева открыл мне дверь, вышел сам, а потом кивнул парню в открытое окно:

— Спасибо товарищ Оползин, что подвезли. Леониду Борисовичу огромный привет. Пусть он мне позвонит, все согласуем, утрясем время, я с ним обязательно встречусь.

— Подождите, товарищ Аксенов, — опешил Оползин. — Вы же обещали?

— Что обещал? — сделал я удивленные глаза. — Разве я вам сказал, что прямо сейчас поеду с вами в Моссовет? Я сказал, что со Львом Борисовичем обязательно встречусь, как только он мне назначит аудиенцию, а я ее согласую с собственным начальством.

Я пошел к входу, чувствуя, что меня прожигают две пары взглядов и, скорее всего, еще и матерятся вдогонку. А что, разве я что-то пообещал? Не было такого. А если ребята восприняли мои слова так, как им хотелось, их право. Зато мне не пришлось тащиться с Ленинградского вокзала до родимой конторы. Делать мне больше нечего, как ехать в Моссовет, встречаться с Каменевым. Простите, но Леонид Борисович — это фигура крупная, а встречаться с ним, не поставив в известность Дзержинского, просто глупо. Не то, чтобы я опасался, что меня «закопают» в подвале Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов (хотя, такой вариант не исключен), но все тайное рано или поздно становится явным, а мой визит к Каменеву, накануне доклада непосредственному начальнику, вопросы вызовет.

Но непосредственного начальника на месте не оказалось. Как всегда, Феликс Эдмундович отсутствовал, а его обязанности исполнял товарищ Ксенофонтов. Оперативные вопросы с ним можно решить, но их-то у меня как раз и не было. На всякий случай доложился Ивану Ксенофонтовичу — мол, прибыл из госпиталя и готов выполнять поставленные задачи, послушал вдумчивое кхеканье и.о. Председателя ВЧК (с полгода назад он бы меня обматерил, а теперь стеснялся), выяснил, что с должности меня до сих пор не сняли, а здесь я пока никому не нужен и, стало быть, могу заниматься своими делами, исчез, сообщив, что отправляюсь в наркоминдел.

НКИД расположен в шаговой доступности, но у товарища Чичерина шло какое-то совещание. Пришлось убить целый час, чтобы дождаться завершения. Странно, что заседание началось утром.

— С восьми утра сидят, — сообщил секретарь, то и дело хватавший то одну, то другу трубки телефонных аппаратов, сообщая, что «нет, не закончилось, а когда — он не знает».

Но, наконец-то, открылась дверь, из кабинета наркома повалил народ, радостно хватавшийся за папиросы и трубки. Георгий Валентинович был одним из немногих некурящих наркомов и единственный, кто не разрешал курить в своем кабинете во время заседаний.

Некоторых дипломатов я знал в лицо, с некоторыми знаком лично, пусть и шапочно, пришлось здороваться, отвечать на какие-то пустые вопросы. К счастью, люди изрядно устали от совещаний и вопросы были формальными.

Секретарь быстро метнулся к наркому, доложил о моем приходе, а по возвращении сказал важным шепотом:

— Заходите. Только, — предупредил он, — у Георгия Валентиновича очень мало времени.

Народный комиссар иностранных дел товарищ Чичерин как всегда что-то писал. Кивнув на стул, поднял взгляд на меня и сказал:

— Владимир Иванович, я понимаю, что я не ваш непосредственный начальник, но за все время пребывания в России, могли бы выкроить время и на меня. Все-таки, торговое представительство числится в штатах НКИД.

От такого «наезда» я слегка опешил. Чего это нарком?

— Георгий Валентинович, — принялся оправдываться я. — Я ведь и в Москве-то практически не был. Приехал, так меня Владимир Ильич в командировку в Череповецкую губернию отправил, а как вернулся — съезд, а потом мятеж. Я, как из госпиталя выписался, вернулся

— Подождите, какой мятеж? Какой госпиталь? — с удивлением спросил Чичерин.

Теперь настал черед удивляться мне.

— Как, какой мятеж? Кронштадтский. Вы разве не слышали?

— Разумеется, про мятеж я слышал, — раздраженно ответил Чичерин. — Но я не понял, какое вы отношение к нему имеете? Вы же служите не в Петрочека, и не в отделе по борьбе с контрреволюцией, а в политической разведке.

— Ну, так уж вышло, что мне пришлось возглавить отряд добровольцев — делегатов съезда. А во время штурма одного из фортов меня слегка приложило о лед, — устало сообщил я.

Я ждал, что нарком начнет выговаривать за мальчишество, и о том, что генералы с винтовками в атаку не бегают, но Чичерин лишь покачал головой:

— М-да, Владимир Иванович, — протянул Георгий Валентинович, — Это, разумеется, все объясняет. Прошу прощения за резкость. Просто …

— А что, из Парижа отчеты не приходят? — забеспокоился я. — Вернусь, Кузьменко шею намылю.

— Нет, с отчетами все в порядке, курьер их исправно доставляет, — отмахнулся Чичерин.

— А что такое? — спросил я, обмирая. — Что-то с Наташей?

— Нет, с ней-то как раз все в порядке, — слегка улыбнулся нарком. — Поздравлять я вас пока не стану, чтобы не сглазить.

— Так что случилось-то, Георгий Валентинович? Ну уж скажите, не рвите душу.

— Волнуется Наталья Андреевна, переживает, а вы никаких весточек не посылаете. Теперь-то я понимаю, что не могли, но невеста-то об этом не знает.

— Вот, честное слово, знал бы как в Париж весточку отправить, отправил бы. Я ведь, по соглашению с французами, только телеграммы имею право посылать, да раз в месяц курьер из Москвы в Париж отправляется, и обратно. Да, — заинтересовался я. — А как вы известия из Франции получаете?