Олигарх (СИ) - Шерр Михаил Страница 15

Князю это всё вообще было до лампочки: женщины, карты, войны, полковые дела, придворные интриги были гораздо важнее. О детях он стал думать только когда подросла старшая княжна и стали появляться претенденты на её руку.

Нянька Пелагея за пятнадцать лет незаметно превратилась в Пелагею Тихоновну, но по-прежнему всегда была рядом с князем. У Алексея был еще дядька, но год назад он скоропостижно умер и няня осталась единственным по настоящему близким человеком. Надежды на это подавали конечно еще её сыновья Василий и Иван, но им еще надо было вырасти.

Выздоравливал князь долго. Три недели у него была просто жуткая слабость, несколько шагов по спальне и он совершенно без сил падал в постель мокрый и белый, как свежевыпавший снег. Каждый день утром и вечером приезжал лекарь Матвей Бакатин. Попытки княгини пригласить кого-то еще неожиданно для неё были решительно пресечены самим больным. Она была потрясена проявлением железной воли у больного сына, раньше за ним такого не замечалось.

Когда Алексей спросил почему его не навещает отец, ему сказали что Государь срочно отослал его с важным поручением в Европу, тетушка князя была замужем за английским лордом, жила в Лондоне и периодически выполняла деликатные просьбы племянника.

За время болезни молодой князь очень подружился с лекарем и старшей сестрой Анной. Младшая Маша несмотря на свои десять лет была еще совершенный ребенок и была занята только своими куклами. Однажды ожидая лекаря, Алексей сказал сестре, что Матвей очень хороший человек и очень ему нравится. Анна неожиданно зарделась румянцем и сменила тему разговора.

Дней за десять до своего дня рождения дела Алексея пошли в гору и он начал стремительно выздоравливать.

К своему шестнадцатилетнюю я выздоровел и матушка поведала мне о страшной семейной катастрофе.

Утром двадцатого января матушка пригласила меня в кабинет отца. В его отсутствии она последние дни там проводила много времени.

— Садитесь, Алексей, я должна с вами поговорить об очень серьёзных вещах, — несколько дней назад я попросил матушку общаться со мной на русском. Она очень удивилась, но просьбу выполнила. Иногда она правда говорила очень медленно, с трудом правильно подбирая слова, но на французский не перешла не разу.

— Слушаю вас, матушка, — я поудобнее расположился в кресле, что-то мне подсказывало, что разговор будет долгим и неожиданным.

Несколько минут матушка молчала, а потом попросила разрешения перейти на французский. Я видел, что она волнуется и конечно согласился.

То, что я услышал, повергло меня в шок. Хорошо, что сидел, иначе точно бы упал, так как был близок к обморочному состоянию.

Оказывается мой отец, князь Андрей Алексеевич Новосильский, был среди заговорщиков вышедших 14-ого декабря на Сенатскую площадь, получил ранение в грудь и умер следующим утром. Государь следствие в его отношении повелел прекратить, но беда не приходит одна.

После смерти отца выяснилось, что мы нищие. Все наши имения, дома в Питере, Москве, Нижнем и Одессе были заложены и перезаложены в Государственном заемном банке, банкирских домах Питера, Москвы, Одессы и даже Бердичева. Более того и в каких-то мутных, непонятных конторках. Как он сумел распорядиться матушкиной долей в имениях, мне было совершенно не понятно. Сумма долгов была просто ошеломительная — несколько миллионов рублей.

Я был потрясен услышанным и не знал, что сказать. Но матушка оказывается сказала еще не всё.

— Через несколько минут к нам приедет генерал Бенкендорф, он участвует в следствии и пользуется доверием Государя.

С генералом Бенкендорфом я еще не был знаком. Я вообще мало кого лично знал из высшего света, родители не настаивали и до университета я жил преимущественно в нашем имении Новосёлово на Оке, которое мне очень нравилось. Еще больше оно нравилось моей нянюшке, она оттуда родом и любила рассказывать мне о нем. В её рассказах там были молочные реки и кисельные берега.

Генерал приехал точно в назначенный час. Со мной он поздоровался как с равным и сразу же начал говорить о сути своего визита, о нашем бедственном материальном положении. Картина нарисованная им оказалась еще ужаснее того, что рассказала матушка. Со слов генерала получалось, что если даже продать абсолютно всё, то этого хватит покрыть максимум три четверти всех долгов. И в итоге мы останемся у разбитого корыта, с кучей долгов и измазанной грязью репутацией.

Услышав безжалостный вердикт генерала, матушка разрыдалась. Бенкендорф неожиданно для меня обнял её и очень мягко и проникновенно сказал:

— Елизавета Павловна, успокойтесь. Я приехал к вам не как судья для вынесения приговора, а как настоящий друг, что бы протянуть вам руку помощи.

Матушка сразу успокоилась. вытерла слёзы и виновато стрельнула глазами в мою сторону, как я отреагировал на генеральские проявления чувств. Он надо сказать почувствовал неловкость ситуации и в кабинете воцарилась тишина. Я решил взять ситуацию в свои руки и улыбнулся.

— Садитесь, Александр Христофорович, в ногах правды нет. Матушка, распорядитесь, пожалуйста, подать чаю, — на улице было холодно, а генерал одет был явно не по сезону и по всему явно продрог по дороге к нам.

Чай со сливками по-русски, печенье, мед и варенье подали моментально. Две горничные похоже только ждали распоряжения за дверями кабинета.

Короткое чаепитие разрядило обстановку и согрело не только озябшего генерала, но и общую атмосферу в кабинете и Бенкендорф спокойно изложил свой план нашего спасения.

Он предложил матушке обратиться к Государю Императору с прошением об учреждении в наших имениях майората. Что это такое я знал примерно плюс-минус километр, а матушка похоже даже такого слова и не слышала, поэтому генерал поспешил объяснить что это за зверь такой.

— Император Александр Павлович еще вначале своего царствования разрешил владельцам крупных имений учреждать майораты. Это такие имения, которые считаются «заповедными», наследуются по закону старшинства и этот порядок сохраняется по шотладскому образцу пока не пресекается прямая линия наследников первого владельца. Майорат не может отчуждаться или дробиться, даже для уплаты налогов или долгов. У меня вчера вечером была беседа с Государем на эту тему и он дал на это своё устное Высочайшее Согласие,— не знаю как матушка, а я ход мыслей генерала понял сразу же оценил. Александр Христофорович тем временем продолжил развивать свою мысль.

— Вам, Елизавета Павловна, надлежит сегодня же подать Государю два прошения. Первое об учреждении майората, второе о признании князя Алексея Андреевича его первым владельцем и объявлении его совершеннолетним и полностью дееспособным, — генерал обозначил легкий поклон головой в мою сторону. — Это сразу же покажет всем отношение императора к случившемуся и станет вашей защитой. Ваши дома сразу повысятся в цене, вы их сможете выгодно продать и рассчитаться с основной массой долгов. Как только князю позволит здоровье, ему необходимо сделать ревизию своих поместий и навести там порядок, в первую очередь прогнать воровитых управляющих. Надежных грамотных людей для этого дела я вам дам.

На этом по моему мнению можно было и заканчивать. Суть дела лично мне была ясна и на первый взгляд генеральское предложение было единственным реальным и быстрым выходом из нашего кошмарного состояния. Но генерал похоже еще хотел что-то сказать.

Неожиданно он ухмыльнулся и закончил с видом кота, подбирающегося к сметане:

— Ваша озабоченность, Елизавета Павловна, о судьбах дочерей абсолютно понятна. Но я не сомневаюсь, что Алексей Андреевич окажется любящим братом.

Матушка из речи Бенкендорфа поняла что это какой-то выход и самое главное для неё, всё возникшие проблемы будет решать не она и можно будет вернуться к прежней удобной и комфортной жизни. То, что жизненные корабли родителей последнее время плыли разными курсами, я уже успел хорошо понять.

Глава 8

Расположившийся в приемной генеральский адъютант принес заранее заготовленные Бенкендорфом прошения на Высочайшее Имя, я внимательно прочитал и матушка тут же их подписала. Генерал сразу же уехал, пообещав немедля переговорить с Государем и подать ему матушкины прошения.