Дорога императора (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич Страница 15

А если верить писателям, то шведский король Карл Двенадцатый запустил в постель Августа свою бывшую любовницу, а та отвлекала саксонского короля от насущных дел. Еще была графиня Козел, или Козельская. С той вообще темная история. Кажется, когда у нее от Августа родился внебрачный сын, король решил сделать его своим наследником, подписав соответствующую бумагу. Но когда родился законный наследник, то эту бумагу отобрал. Козельская, разумеется, документ возвращать не хотела, тогда ее замуровали в башне и вынудили расстаться с мыслью о том, что станет королевой-матерью.

А еще Август знаменит как создатель мейсенского фарфора. Забавно — не сам король является первооткрывателем драгоценной глины, а какой-то алхимик, которого Август запер в лаборатории и велел искать золото. Как-никак, траты у великого бабника были огромными. Алхимик, мучился-мучился, философский камень открыть не смог, зато создал фарфор. Фарфор, кстати, шикарный. Даже ночные горшки теперь считаются произведениями искусства и выставляются в музеях. Я, кстати, такие горшки видел в музее фарфора, что рядом с Дрезденской картинной галереей.

А еще Август Саксонский знаменит тем, что именно он «перенацелил» нашего государя Петра Алексеевича с южного направления внешней политики на западное. Именно он убедил юного царя, отправившегося в Европу искать союзников против турок, что интересы России лежат на Западе, а прежде чем отвоевывать выход к Черному морю, неплохо бы подумать о выходе к Балтийскому. У Августа, в тот момент короля Польши, были свои интересы к России — воспользоваться русскими солдатами как пушечным мясом, вернуть себе владения, отторгнутые шведами, а потом с русскими можно было и распрощаться. Но вышла слегка по другому. Петр, увлекшись «западным проектом», в результате Северной войны отвоевал нам и выход к морю, и часть Прибалтики, а вот Польша осталась ни с чем.

А вот кто второй, именуемый Яном? Ах, так это же Ян Собесский. Пожалуй, один из наиболее достойных королей в истории Польши. Наступление Османской империи на Европу остановил. Говорят, именно тогда, отыскав в лагере турок мешки с черными зернами, европейцы и приобщились к кофе.

Правда, с нами, то есть, с Московским государством он воевал, но это ему в вину ставить не буду. Вон, гетман Хмельницкий от польского короля Владислава получил за поход на Москву саблю, а мы его считаем едва ли не национальным героем, товарищ Сталин в его честь орден утвердил трех степеней, да не простой, а самый высший, полководческий. Пониже, нежели орден «Победы», но все равно, очень престижный.

Ишь, расселись, делают вид, что меня тут нет. Типа — мы тут ясновельможные господа, а ты москаль и быдло. Да я с Петром Великим на равных разговаривал, что мне какой-то Август?

— Господа, а у вас не принято приглашать гостей сесть? — миролюбиво поинтересовался я.

— Сидай, хлопчик там, где ты стоишь, — посоветовал Ян Собесский. — Носом не вышел, чтобы рядом с владетелями Речи Посполитой сидеть.

Подумал — а не вытряхнуть ли со стула польского короля, но решил малость повременить. Кажется, есть еще один стул. Вон, стоит с противоположной стороны столика.

Ухватив стул, потрогал ножки — не хлипкие ли, потом уселся.

— Вы, господин Собесский, не очень-то вежливы, — заметил я, а потом назидательно сказал. — Гость в дом — так и бог в дом. А если учесть, что я император Российской империи, так я и не гость, а хозяин.

— А вот здесь, юноша, вы не правы, — заметил Август Саксонский. — Вы находитесь в той части Польши, которая России не принадлежит. Его величество и я правили всей Польшей, от моря до моря, так что, здесь мы хозяева.

— Да и в той части моей Польши, которую Московия под себя подмяла, вы уже не хозяева, — фыркнул Собесский. — Ухо тебе от селедки, а не Польша.

«Ухо от селедки». Ишь, словно банкир Крамер, из фильма «Ва-банкт». Правда, Крамер все рано остался без денег.

Если честно, эти двое меня изрядно стали раздражать своей заносчивостью. Очень уж мне захотелось сбить с них спесь.

— Отчего же? — удивился я. — Немцев на территории русской Польши осталось немного, вопрос времени — когда мы их выбьем. А эта часть, где мы с вами изволим пребывать, пока в составе Германской империи числится, только поверьте — и это лишь вопрос времени. А Польша «от можа до можа», как у вас говорят, станет лишь частью моей империи. Ладно, если ее название сохранится. А вот ежели вы, господа короли, меня разозлите, так вместо царства Польского здесь одни лишь губернии останутся, с русскими губернаторами, с русскими названиями, а польский язык, вместо с католицизмом, я просто возьму, да и запрещу.

Разумеется, запрещать польский язык или веру поляков я бы не стал. Но мои собеседники-то об этом не знают, правильно?

Курфюрст Саксонии искоса посмотрел на меня, потом вытащил из кармана серебряную монеты, величиной, этак, с серебряный рубль восемнадцатого века, подкинул ее, ловко поймал и принялся скручивать в трубку.

А вот оно что. Август не серебряные тарелки сворачивал, а серебряные талеры! И на кой это? Серебряный талер нынче приличных денег стоит, а уж если какая-то редкая разновидность — так вообще, по цене дорогого авто. И что он тут мне демонстрирует? Свою силу? А смысл? Впрочем…

— А еще один отыщется? — поинтересовался я.

— Извольте.

Надеюсь, грузинский кузнец, сидящий во мне с его силой, не заснул? Ан, нет. Я взял монету двумя руками, а потом, с некоторой натугой, сумел надорвать талер. Врать не буду — пополам порвать не получилось, выскальзывает из рук, но пусть кто-нибудь хотя бы сумеет сделать так, как я. Аж сам удивился. А круль Ян и курфюрст Август удивились еще больше.

Надо отдать должное двумя королям. Ян Собесский приложил одну ладонь к другой, изображая аплодисменты, а Август склонил голову в легком поклоне:

— Впечатлен, — признал он. Подумав, сказал: — Последний раз я такое видел двести лет с лишним назад. Не то двести сорок, а может и двести тридцать? Кто же в нашем мире года считает?

— Это не Петр ли Алексеевич монеты рвал? — догадался я.

— Он самый.

Мысленно отдав дань уважения своему далекому предку — Петр-то Великий такого дара, как у меня не имел, пользовался исключительно своей силой, спросил:

— Ваши величества, как я понимаю, я вам очень не нравлюсь? Тогда, не будете ли вы так любезны подсказать мне дорогу в свою страну, а еще лучше — в мой собственный город.

— В вашу страну? Да еще и в ваш город? — с издевкой в голосе поинтересовался Собесский. — В мое время из Зазеркалья не было пути ни в Московию, ни в Москву. Слышал, что одному из ваших царей удалось отыскать этот путь, но думаю, что это враки.

Это он не про Иоанна ли Васильевича? Понимаю, что Собесский мужчина воинствующий, битвы выигрывал. Глянуть бы, как Иван Грозный его уму-разуму учит. Но король Ян заговорил со мной на вы. Ишь, начинает уважать.

— Ваше величество, — качнул париком Август. — Нынче эпоха другая. И вы же прекрасно знаете, что у московитов нынче империя, а столицей стал Санкт-Петербург.

— А хоть бы и так, — хмыкнул Собесский, поглаживая длинный ус. — А кто же вам сказал, маленький император, что мы должны вам что-то указывать, или показывать? Вас, император Александр, сюда никто не звал, сами пришли. И мне, очень отрадно, если император московитов останется здесь. Императора не станет, так и Русь вся развалится.

Курфюрст ничего не сказал, но посмотрел на меня с усмещкой — дескать, влип ты, парень.

Ух ты, как страшно! Они что, всерьез думают, что смогут задержать меня в этом захолустье? Я же все равно отсюда выберусь.

Разумеется, глупо с моей стороны было лезть в Охотничий домик, но любопытно же. Да и рассчитывал, если честно, своих встретить. Потерял нюх. Думал, что в Зазеркалье у меня лишь друзья. Ага, а про Павла Петровича-то забыл? А кроме своих неприятелей, можно встретить еще и чужих королей. Если буду во Франции, то ни в какие зеркала точно не полезу. Там еще Наполеон встретит. А мне хоть с Наполеоном первым, хоть с третьим, встречаться нежелательно.