Евгений Шепельский - Пропаданец Страница 16

– Ладно. Если что – я сам позабочусь о ней. Зашью в парусину и… Если на «Выстреле», конечно, остались целые паруса.

Франног всхлипнул, а потом зарыдал, тихо, по-стариковски.

– Она же… выросла… у меня… на глазах! – сквозь слезы простонал он. – Я ведь ее м-маленькой нянчил!

Я скрипнул зубами. Начинается! Сейчас пойдут воспоминания о мокрых пеленках, о первом зубе, о том, каким смышленым было дитя в неполный год. Старый нытик! Ведь можно пережить все по-мужски, без рыданий, молча.

– Я помню, как вывешивал постиранные пеленки… Как она плакала, когда у нее начали резаться зубки! Все это было на моих глазах! А какой умной…

– Уреш… Успокойтесь! Нельзя так убиваться!

– На моих… глазах…

– На ваших, на ваших! Нет в мире справедливости, это всем известно.

– П-почему не я… Вместо нее – я…

– Ага! Нужны вы пиратам! Вы что, восемнадцатилетняя девица?

– Н-не ерничай, с-сын мой! – Глаза Франнога блеснули. – Как ты можешь в такую минуту!

– Ладно, виноват, – я притворно вздохнул. – Но и вы больше не ревите белугой. Нету сил вас слушать!

Франног шумно высморкался в рукав.

– Я постараюсь.

– И вот еще что… Прежде чем я войду в ее покои, давайте-ка раздобудем огонь. И сменим одежду.

– Да-да, – согласился Франног. – Мой халат – он совсем мокрый.

Я ухмыльнулся:

– А у меня мокрые штаны.

Глава шестая (зомбибомбная)

Грануаль никак не уймется[8]

Камбуз располагался на корме, рядом с каютой Заррага. Там нашлись и трут, и кресало с огнивом, не тронутые пиратами. Нашлись и несколько свечей, и даже один целый свечной фонарь. Я зажег свечи (работать кресалом – нехитрая премудрость) и растопил печурку. Увы, готовить на ней было нечего – меркхары вымели все съестное.

Пол камбуза украшали объедки, огрызки, черепки битой посуды и чья-то отрубленная голова с высунутым языком. К счастью, пираты не покусились на веник, и я быстро смел мусор в угол (я не гордый, черной работой не гнушаюсь), голову выбросил в окно (не узнал парня), затем окинул взглядом сломанные полки и сказал непечатное.

– Даже ножку у табурета отломали! – пожаловался Франног, пристраивая свой халат около печурки на гвоздиках. – Не люди, сволочи!

– Подонки однозначно, – буркнул я. – Садитесь на рундук.

По разделочному столу разлилось что-то липкое и красное; я попробовал на язык – это оказалось малиновое варенье. В луже варенья лежал жеванный рыбий хвост.

Сдерживая дыхание, я посветил в бочку с пресной водой. Ее осталось меньше половины, а на поверхности, как дерьмо в проруби, болтались разнообразные огрызки. Я выловил их ладонью и сокрушенно покачал головой, заметив на дне бочки мусор. Придется завтра соорудить что-то вроде половника и выскрести дно, иначе вода быстро загниет. Видимо, это вся вода, которая у нас есть – бочки, стоящие на палубе, корсары наверняка, расколотили. Есть еще, конечно, трюм, но, судя по всему, там тоже ничего не осталось кроме обломков.

Между шкафом для посуды, разбитым пополам молодецким ударом, и переборкой мне посчастливилось обнаружить маленькую железную кастрюльку, костяную кружку с отбитой ручкой и две серебряные вилки. Это было все, что оставили пираты от кухонной утвари «Выстрела». Я напился, набрал в кастрюльку воды и поставил на плиту. Нужно вскипятить воду, чтобы промыть раны. Если чему меня и научила жизнь, так это тому, что раны в мире без антибиотиков нужно промывать как можно тщательней. Антибиотики я тоже не научился производить. Знаю, что вроде бы делают из плесени – но размазывать по ране местный аналог сыра «Дор-блю» я бы не решился.

– Паразиты! – с чувством сказал Франног, усаживаясь на рундук, в котором хранился уголь для печки. – Вурдалаки! Слов у меня нет! Ну что, совсем ничего не осталось?.. Ой, как же мне дурно!

Я сделал сочувствующий вид и фальшиво поцокал языком.

– Гляну еще в кладовой. А вообще – чего смотреть. Нет там ни черта. Ублюдки как с голодного края, вымели все подчистую. Витаминов им на острове не хватает, что ли…

– Да еще раскурочили все, до чего руки дотянулись! Ох-ох! Я же говорю – паразиты! – Мудрец начал выкручивать полы халата.

– Сдается мне, любезный друг Франног, останемся мы сегодня голодными.

– А также завтра!.. Ох, сын мой! Ты видел себя со стороны?

– В смысле?

– Ты смахиваешь на зебру. Эти красные полосы…

– А, это от веревок. Не слишком опасно. А вот на плече у меня здоровый порез. – Я продемонстрировал рану. – Подлечите?

Мудрец смотрел осоловело:

– Угу. Дай только чуток протрев… хр-р-р…

– Франног, не спать!

– Хр-р-р…

– Пожар! Горим!

– Хр-р-р…

– Я пошел развращать госпожу Нэйту! Скажу: вы разрешили.

– Х… р-р-р…

– Старая алкота. – Я скорчил рожу, прихватил фонарь и вылез на палубу.

Ночное море казалось огромной зверюгой – беспредельной, отчетливо теплой, погруженной в сон. Зверюга беззвучно дышала, и «Выстрел» тихо покачивался на ее маслянистой шкуре, усыпанной отражением звезд. Месяц прочертил на ней серебряную дорожку.

Ветерок заметно посвежел и приятно холодил кожу. Я вдохнул полной грудью, едва сдерживаясь, чтобы не закричать во все горло. Я жив! Жив… Как странно повторять это самому себе… Все мертвы, кое-кто – получил участь, куда худшую, чем смерть, а вот я – жив и, если приложу определенные усилия, смогу выбраться из этой передряги. О судьбе Нэйты и прочих, кто попал в плен к пиратам, я сожалел примерно так же, как о голодающих детях Африки или о редакции Charlie Hebdo, подорванной религиозными психами.

Я поставил фонарь и запрыгал на одной ноге, стягивая поруганные штаны. Исподнее тоже снял, сгреб одежду в охапку и без сожалений выкинул за борт. Тратить остатки воды на стирку глупо. Я нашел обрубок каната, привязал к нему найденную рубаху и забросил в море, хорошенько помотылял, чтобы рубаха набрала воды – после чего отжал ее на свое тело, стер потеки крови и грязь, но не тронул пока рану на плече. Сделав так несколько раз, я пришел к выводу, что условно чист.

Переступая через змеящийся такелаж и сверкая голым задом (он у меня ничего так, девушки из числа тех, что наблюдают мои приключения – могут подтвердить), Олежек двинулся на корму по липкой от крови палубе. Заметил, что пираты разворотили шлюпку и бочки для воды. Румпель они обработали еще круче – я не нашел даже обломка. Итак, «Выстрел» неуправляем. Что ж, я это предполагал. Ничего, разберемся. Я чемпион по разбиранию, особенно если в руках кувалда или молоток и в пределах досягаемости есть чья-то голова.

Покойники валялись повсюду. Меркхары не забрали своих павших (зато захватили все оружие), так что народу на «Выстреле» было порядочно – прямо как в маршрутке в час пик. Вытянув фонарь перед собой, я принялся искать обновки. Парниша я крупный, поэтому дело потребовало времени. Наконец, я отыскал рваную, но почти не обагренную кровью рубаху, подштанники, бриджи с дурацкой бахромой вдоль бедер и несколько рубашек, годных для перевязки. Кое-кто скажет, что надевать чужое исподнее – дурной тон, а я отвечу: бриджи на голое тело рано или поздно натрут пиписку, а я предпочитаю держать ее в рабочем состоянии.

Я переоделся у борта, постоял немного со скрещенными руками, глядя на лунную дорожку. Свеча в фонаре едва тлела, фитиль нещадно дымил.

Тут и случилась любопытная штука.

Мою лодыжку сграбастали ледяные пальцы.

Я катапультировался в сторону (удалось вырваться, опрокинув фонарь), прокатился по палубе и вскочил. Неясная тень ползком двигалась ко мне от борта! Другая тень, издавая натужное сипение, медленно продвигалась от носа. Третья – только что появилась из черного проема каюты Нэйты: она была самой крупной и плечистой.

Я кое-что сообразил. Мое сердце скатилось в пятки. Я кинулся бежать не глядя, врезался лбом в мачту и упал.

И снова здравствуйте. Пока одна часть моего сознания вопит от страха, но все еще оглушена и не может встать, вторая спокойно объяснит вам диспозицию; надеюсь, я не долежу до того момента, как зомби устроят моим косточкам репозицию. А вы хороши – могли бы попытаться предупредить, что зомби подбирается ко мне с тыла. А если бы он ухватил меня за что-то другое, вместо лодыжки, каким бы я глазами на вас потом смотрел?

Магия в этом мире бесит меня больше всего. Это как на Земле с изобретениями: почти все направлены либо на добывание бабок, либо на войну, либо для причинения зла; разве что презервативы изобрели для защиты. Магия – лютая хрень. С ее помощью можно сделать много чего, в том числе – создать зомби из мертвяка.

Черная магия. Запретно повсюду кроме Меркхара. Любого кадра, вне зависимости от магических регалий, вздернут на виселице, или утопят, или загонят осиновый кол в задницу, коли поймают за черным ведовством. Кроме Меркхара, пиратского острова в Срединном море.

Знаем мы эти фишки: покойника можно поднять, приложив некоторые магические силы. Магия – это та же программа. Магическая программа предписывает зомби подняться в таком-то часу. И сделать то-то. Тем не менее, из зомби вечных слуг не выйдет, рано или поздно (обычно очень быстро) это падло распадется на ошметки, которые будут тихонько гнить и вонять. Что? Спрашиваете, почему распадется? А, простите, где вы видели, чтобы машина ездила без бензина? А сами вы много находите без еды? Это только в кино зомби показывают в виде энерджайзера. На самом деле, чтобы двигаться, мертвяк должен где-то взять энергию для этого самого движения. Он не может попирать фундаментальные законы вселенной и брать энергию из ниоткуда – и так вечно. Нет, в кино бывает и не такое, но я рассуждаю о реальной жизни. Как правило, зомби жрет сам себя, питаясь энергией распада собственной же плоти. Или жрет других. Живых или мертвых людишек. В этом случае он может протянуть сутки-двое. А в случае, если он питается сам собой – он распадется за считанные часы. В общем, невыгодная эта штука – поднимать зомби. Ну разве что – сделать это для мести тому, кто очень тебе насолил, кто изуродовал твое лицо и унизил перед собственным экипажем.